Прикладная метафизика

Одним словом, органическая материя никогда еще не оказывалась в столь благоприятной ситуации — не мудрено, что в этот раструб прошли и волны тератологии, обычно жестко отсекаемые стабилизирующим отбором. Уродства расцветали пышным цветом и быстро отцветали, хотя среди них были и те, которым повезло больше. Например, способность к взаимной интердикции, из которой впоследствии выросло мышление. Интердикция позволяла отключать блоки целесообразного поведения, высвобождая глубоко заторможенные «неадекватные рефлексы»[13]: почесывания, странные звуки, жесты и другие несообразности, потенциально пригодные для создания знаков. Вторым отклонением, непосредственно интересующим нас, был как раз прорыв сверхвитальности — слышимости «голоса крови», взывающего к восстановлению полноты Океаноса и преодолению разобщенности кровообращений по индивидуальным телам.

Среди прочего, через расшатанные ворота безнаказанности присутствия осуществился и прорыв хаоса, осевшего в виде жребиев, жеребьевок, структур азарта и фатальных стратегий в смысле Бодрийара — но к этому мы еще вернемся. Что же касается манифестации жизни как целого, жизни, не подчиняющейся облагораживающим все налично живое правилам сдерживания, то здесь опять уместно вспомнить Фрейда, специалиста по перекличке первичных позывов:

«Мы привыкли видеть в первичном позыве момент, настоятельно движущий к перемене и развитию, а теперь должны увидеть в нем как раз противоположное, а именно, выражение консервативной природы всего живущего. С другой стороны, нам тотчас же приходят в голову те примеры из жизни животных, которые, по-видимому, подтверждают историческую обусловленность первичных позывов. Когда некоторые рыбы в период нереста предпринимают затруднительные странствия, чтобы метать икру в определенных водоемах, весьма отдаленных от обычных мест пребывания, то, по толкованию многих биологов, они только возвращаются в прежние жилища своей породы, смененные с течением времени на другие. Тем же объясняется и странствование перелетных птиц… Если, таким образом, все органические первичные позывы консервативны, приобретены исторически и направлены на регресс и восстановление прежнего, то успехи органического развития мы должны отнести за счет внешних нарушающих и отвлекающих влияний»[14].

Внешняя корректировка («отвлекающие влияния») как раз и обеспечивается естественным отбором — системой строгих допусков, регламентирующих проявления собственной витальности, или, как предпочитает выражаться Фрейд, «консервативной природой всего живущего». Пример с идущими на нерест рыбами здесь очень подходит, он свидетельствует о том, что даже система регуляторов, держащая в рамках экспансию вида, не всегда предотвращает выбросы суперанимации — расточительные, избыточные проявления природы, не принимающие во внимание автономность отдельных организмов. Как если бы команды, передаваемые «эгоистичными генами», по меткому выражению Ричарда Доукинса[15], могли бы в определенные моменты перебиваться более сильными командами, не содержащими записи «сохранить текст во что бы то ни стало».

Антропогенез такие возможности предоставил в избытке, и их реализация начисто опровергает расхожее представление о хрупкости и беззащитности жизни, все время нуждающейся в заботе, взращивании и покровительстве свыше. Если стихия жизни в чем-то и нуждается свыше, так это в окрике «стоять!», предотвращающем тератологическое расползание за пределы хороших форм[16].

Природа вампира не составляет какого-то исключения, скорее именно она выражает сущность природы вообще, сущность фюзиса, которому позволено не считаться с логосом. В спекулятивном плане можно представить себе две составляющие жизни, Ж1 и Ж2. Вторая составляющая просачивается в явленность через ячейки отдельных организмов, контролируется как раз эгоистичными генами, а впоследствии и еще более «эгоистичными» сознаниями (эго-формациями).

Но составляющая Ж1, впервые описанная Эмпедоклом как «крутоногонерасчленнорукость», способна вырываться за поставленные пределы, преодолевая многочисленные препятствия, в том числе и внутренние, призванные сдерживать автотравматизм. В соответствии с излюбленным выражением медиков, каждый из таких прорывов может оказаться «несовместимым с жизнью» — но лишь в том случае, если речь идет о жизни, усмиренной в берегах отдельного организма или видовой самотождественности. Другое дело — волнение первичного Океаноса, переходящее в шторм. Синтез вампириона как раз и происходит тогда, когда проигнорировано штормовое предупреждение, когда ослаблены перемычки стабилизирующего отбора. Такое «буйство жизни» можно наблюдать повсюду. Именно оно не оставило камня на камне от городов цивилизации Мохенджо-Даро, зарастив окна техноценоза девственными джунглями. Если уж что-то называть хрупким, так это человеческие устроения, размещенные на кромке стихии Ж1.