Приключение Гекльберри Финна

Сердце мое так и упало, пробив легкие, печенки и прочее, кусок жесткой кукурузной лепешки застрял у меня в горле, я закашлялся, и он вылетел и, пронесшись над столом, угодил в глаз одному из детей, и бедняга взвыл, точно индеец перед боем, и скрючился, как червяк на крючке, а Том побледнел аж до синевы, в общем, с четверть минуты, если не дольше, состояние наше было самое аховое, я бы свое за бесценок продал, да покупателя не нашлось, но потом мы опомнились, – просто нас эти слова врасплох взяли. А дядя Сайлас и говорит:

– Удивительнейшая история, ничего не понимаю. Я очень хорошо помню, что не надевал ее, потом что…

– Потому что на тебе другая надета была. Сам не понимаешь, что говоришь! Я знаю, что ты ее не надевал, да еще и лучше тебя знаю, дырявая твоя голова, – она вчера на бельевой веревке висела, я своими глазами видела. А теперь ее нет, вот и весь сказ, и тебе придется в красной фланелевой ходить, пока я не найду время, чтобы сшить для тебя новую. Третью рубашку за два года! Как будто мне делать больше нечего, как только рубашки тебе шить, – и что ты с ними делаешь, ума не приложу. Мог бы уже научиться беречь их, в твои-то годы.

 – Ты права, Салли, права, но ведь я стараюсь, как умею. Однако с этой-то я ни в чем уж не виноват, ты же знаешь, я к рубашкам и не притрагиваюсь никогда, не считая той, что на мне надета, а с себя я, помнится, ни одной еще не терял.

– Нашел, чем хвастаться, тоже мне, заслуга, – ты бы и с себя потерял, кабы смог, нисколько в этом не сомневаюсь. И если бы у нас только рубашка пропала, так ведь нет – еще и ложка, и не только она. Было десять, стало девять. Ну ладно, рубашку мог теленок сжевать, но ложку-то он есть не стал бы. Это уж наверняка.

– А что у нас еще пропало, Салли?

– Шесть свечей – вот что. Их могли, конечно, и крысы утащить, да так оно, думаю, и было, удивительно еще, что они по всему дому не шастают, ты ведь только обещаешь их норки запечатать, да ничего не делаешь, и не будь крысы такими дурами, они бы на голове твоей ночевали, Сайлас, а ты и не заметил бы, и все-таки ложку крысы утащить ну никак не могли, это я точно знаю.

– Да, Салли, это моя вина, признаю, мое упущение, но я их норы еще до завтра заделаю.

– Ой, ну зачем же так спешить, я и до следующего года подождать могу. Матильда Ангелина Араминта Фелпс!

И как даст ей по голове наперстком, и девочка мигом выдернула из сахарницы руку. Тут  в проходе появляется негритянка и говорит:

– Миссус, у нас простыня запропала.

– Простыня? О Господи Боже ты мой!

– Я их норы прямо сегодня заделаю, – говорит, совсем опечалившись, дядя Сайлас.

– Да замолчи ты! По-твоему, крысы, что ли, ее утащили? Куда она подевалась, Лизи?

– Вот как на духу, миссус Салли, не знаю. Вчера на веревке висела, а теперь не висит, нету ее.

– Сдается мне, судный день наступает. Сколько живу на свете, никогда такого не видела. Рубашка, простыня, ложка, шесть све…

– Миссус, – это девочка-мулатка из дома вышла, – у нас куда-то медный подсвечник подевался.

– Убирайся отсюда, наглая тварь, пока я тебя сковородой не пришибла!

Знаете, она уже просто сама не своя была. Я начал прикидывать, как бы мне улизнуть из дому – по лесу погулять, покуда не уляжется буря. Тетя Салли продолжала рвать, метать и руками размахивать, все остальные сидели тихие, присмиревшие, и тут дядя Сайлас вытянул из кармана ложку и вид у него стал – глупее некуда. Тетя Салли замерла с открытым ртом и поднятыми над головой руками, а мне страх как захотелось поскорее оказаться в Иерусалиме или еще где-нибудь. Помолчала она немного и говорит:

– Ну, ничегошеньки другого я и не ожидала. Значит, она все это время у тебя в кармане лежала, да почти наверняка и все остальное тоже там. Как она туда попала?

– Честное слово, Салли, не знаю, – говорит он, вроде как оправдаться пытаясь, – знал бы так непременно сказал. Я перед завтраком семнадцатую главу «Деяний» читал, тогда, наверное, и положил ее в карман, сам не заметив, – вместо Евангелий, пожалуй что так, потому что Евангелий же в кармане нет – вот я сейчас схожу, посмотрю, если Евангелия там, где я их читал, значит, в карман я их не укладывал, и тогда получается, что я их в сторону отложил, а сам взял ложку и…

– О Господи! Да будет мне в этом доме покой или не будет?! Убирайтесь отсюда прочь, вся ваша шайка – и близко ко мне не подходите, пока я в себя не приду!

Я бы услышал ее, если б она себе под нос бормотала, а не кричала во всю мочь, – и исполнил бы этот приказ, даже будь я покойником. Когда мы проходили через гостиную, дядя Сайлас взял свою шляпу и гвоздь полетел на пол, но старик просто поднял его и положил, не сказав ни слова, на каминную полку, и вышел. Том, увидев это и вспомнив, я так понимаю, про ложку, сказал:

– Нет, с ним мы ничего пересылать не будем, он не надежен.

А потом говорит:

– Хотя с ложкой он нам хорошую службу сослужил, сам того не желая, а потому давай и мы ему сослужим, – но только без его ведома – заделаем крысиные норы.