Приключение Гекльберри Финна

Всякий раз, как ей змея подворачивалась, мы получали порцию орехового прута, и  всякий раз тетя Салли говорила, что эта порка – ничто в сравнении с той, какая достанется нам, если мы снова в дом змей напустим. Я против этих ее порок ничего не имел, пустяковые были порочки, меня больше волновали труды, которые нам придется потратить, чтобы новых змей наловить. Однако мы их наловили и других всяких тварей тоже – и видели бы вы, какое веселье начиналось в хибарке Джима, когда все они сползались, чтобы музыку послушать, и лезли на него. Пауков Джим не любил и пауки его тоже – они на него засады устраивали, а после задавали ему жару. А еще он говорил, что из-за крыс, змей и жернова для него в постели и места уже не осталось, почти, а когда все же находилось немножко, то он все равно заснуть не мог, такая в ней бурная жизнь кипела, – по словам Джима, они нипочем в одно время спать не ложились, и если змеи отдыхали, то крысы вахту несли, а когда засыпали крысы, на дежурство заступали змеи, поэтому то одна из ихних команд под ним шебуршилась, то другая скакала по нему на манер цирковых акробатов, а стоило ему подняться, чтобы в другом месте прилечь, как на него пауки набрасывались. Джим говорил, что если он выберется на свободу, то больше ни за какое жалованье в узники не пойдет.

Ну вот, к концу третьей недели все у нас было готово. Рубашку мы давно уже доставили Джиму еще в одном пироге и всякий раз, как его крыса кусала, он вылезал из постели и записывал что-нибудь в дневник – пока чернила не подсохли; перья были готовы, жернов покрылся надписями и всем прочим; ножку кровати мы перепилили, а опилки проглотили, и животы у нас у всех болели после этого жутко. Мы думали, что помрем, но ничего, оклемались. Опилки оказались самым несъедобным из всего, что я когда-нибудь пробовал – и Том, он тоже самое говорил. В общем, как я уже сказал, все, что требовалось, мы, наконец, сделали и устали до смерти, особенно Джим. Старик пару раз писал насчет беглого негра на плантацию под Орлеаном, но ответа не получил, потому что не было же там такой плантации, и он надумал дать о Джиме объявления в газеты Сент-Луиса и Нового Орлеана и, когда он упомянул о Сент-Луисе, меня просто холодная дрожь пробрала – я понял, что времени у нас почти не осталось. А Том сказал, что настала пора заняться ненанимными письмами.

– А что это такое? – спрашиваю я.

– Письма, которые пишут, чтобы предупреждать людей – дескать, ждите беды. Иногда для этого письма шлют, иногда поступают иначе. За узником ведь непременно кто-нибудь да следит и доносит на него коменданту замка. Вот, когда Людовик Шестнадцатый хотел улепетнуть из своего Трюфельи, так на него горничная донесла. Это хороший способ, хотя и ненанимные письма ничем не хуже. Мы используем и то, и другое. А еще, очень часто делают так: мать узника меняется с ним одеждой и остается в тюрьме, а он деру дает. И мы так же поступим.

– Но погоди, Том, зачем нам предупреждать кого-то о беде? Пусть сами все выясняют – это же их дело.

– Да знаю я, но разве на них положиться можно? Они же с самого начала все на нас свалили. Они такие доверчивые и бестолковые, что и заметить ничего не способны. Так что, если мы их не предупредим, никто нам мешать не станет и после всех наших трудов и усилий побег пройдет без сучка, без задоринки – ерунда какая-то получится, никому не интересная.

– Ну, что до меня, Том, я бы против этого не возражал.

– Вздор! – возмущенно выпалил он. А я говорю:

– Так ведь я чего, Том? – я ничего. Что тебе годится, то и мне подойдет. Ты лучше скажи,  где мы горничную возьмем?

– Вот ты горничной и будешь. Ночью прокрадешься к неграм и уворуешь платье девочки-мулатки.

– Погоди, Том, но ведь тогда утром такой шум поднимется. У нее же наверняка только одно платье и есть.

– Знаю, но тебе оно понадобится всего минут на пятнадцать, – чтобы донести ненанимное письмо до передней двери и подсунуть под нее.

– А, ну ладно, хотя я с этим и в обычной моей одежде управился бы.

– Так ведь ты тогда на горничную нисколько похож не был бы, верно?

– Верно, но смотреть-то, на кого я похож, все равно некому будет.

– А вот это совершенно не важно. Для нас важно только одно – исполнение нашего долга, а смотрит на нас кто или нет, никакого значения не имеет. У тебя вообще хоть какие-нибудь принципы имеются?

– Хорошо-хорошо, молчу. Буду горничной. А матерью Джима кто будет?

– Матерью буду я. Украду ради этого платье у тети Салли.

– Постой, но тогда тебе придется остаться в хибарке после того, как мы с Джимом удерем.

– Не надолго. Набью одежду Джима соломой, уложу на кровать, вот и получится его  переодетая мать, а платье сниму и Джиму отдам и мы все вместе, ускользнем от злосчастной судьбы. Когда из тюрьмы бежит прославленный узник, король, к примеру, про него обязательно говорят: ускользнул от злосчастной судьбы. И про королевского сына тоже так говорят, – все равно, внебрачный он или бракованный.