Приключение Гекльберри Финна

– Жить побоялись бы! – да меня они до того запугали, сестра Риджуэй, что я и спать ложиться боялась, и просыпаться боялась, ни сесть, ни встать без страха не могла. Ведь они же могли украсть и… – господи, ну, вы и сами понимаете, в какой тревоге я всю вчерашнюю ночь провела. Бог мне свидетель, я боялась, что они кого-нибудь из детей украдут! До того дошла, что у меня мысли в голове стали путаться. Сейчас-то, днем, это дурью кажется, но я сказала себе: там, наверху, спят мои мальчики, и никого рядом с ними нет и, видит Бог, так мне стало не по себе, что я тайком поднялась наверх и заперла их комнату! Честное слово. Да и любой бы запер. Потому что, когда тебя так пугают, и пугают, и каждый раз все сильнее, ты уж совсем соображать перестаешь и какие только глупости не делаешь, и начинаешь думать: вот, положим, я мальчик, сплю наверху один, а дверь не заперта, и…

Она примолкла, и, по лицу ее судя, удивилась чему-то, а потом медленно так повернулась и уставилась на меня. Ну, я встал и пошел прогуляться.

Говорю себе: я смогу лучше объяснить, почему нас утром в комнате не оказалось, если пройдусь немного и поразмыслю. Да так и сделал. Правда, далеко уходить не стал, боялся, как бы тетя Салли кого-нибудь за мной вдогон не послала. А вечером, когда гости разбрелись, я подошел к ней и стал рассказывать, как нас с «Сидом» разбудили шум и стрельба, а дверь была заперта, но нам же хотелось посмотреть, что там к чему, вот мы и спустились по громоотводу, ладони все поободрали, больше мы так спускаться не станем. А дальше я пересказал ей все, что раньше дяде Сайласу наплел, и она сказала, что прощает нас, что, может, все было и правильно, потому как, чего же еще от мальчиков ждать, у всех у них ветер в голове гуляет, и раз никакой беды из этого не вышло, так она, сдается ей, лучше будет благодарить небеса за то, что мы живы, и благополучны, и все еще рядом с ней, чем станет волноваться из-за того, что прошло и быльем поросло. Поцеловала она меня, погладила по голове и о чем-то печально задумалась, а потом вдруг как вскочит на ноги и говорит:

– Господи-Боже, ночь уж на дворе, а Сида все нет! Что же такое стряслось с мальчиком?

Я вижу, удача сама мне в руки просится, и говорю:

– Давайте я сбегаю в город и отыщу его.

А она:

– Ну уж нет. Оставайся здесь, хватит с меня и одного запропавшего. Если он не вернется к ужину, твой дядя сам за ним съездит.

Ну, к ужину он не вернулся, и после ужина дядя уехал.

Возвратился он около десяти, расстроенный, поскольку Тома даже следов никаких не сыскал. Тетя Салли ужасно разволновалась, но дядя Сайлас сказал, что тревожиться особо не о чем – мальчики они и есть мальчики, сказал он, вот увидишь, утром Сид объявится, живой и невредимый. Однако тетя ответила, что все равно посидит немного, подождет его, и свет зажжет, чтобы ему издали видно было.

А когда я спать отправился, она поднялась со мной и свечу прихватила, и уложила меня, и одеяло мое подоткнула, и так вокруг меня суетилась, что я почувствовал себя совсем мерзко, даже в глаза ей взглянуть не мог; а после она присела на краешек кровати и долго-долго разговаривала со мной, и все о том, какой чудесный мальчик Сид, ей, похоже, хотелось говорить о нем, говорить и не останавливаться; и все спрашивала меня, не думаю ли я, что он в лесу заблудился или, может, утонул, а вдруг он где-то лежит сейчас, вот в эту минуту, страдающий или мертвый, а ее рядом нет и помочь ему она не в силах – и замолчала, только слезы по щекам катятся, а я стал говорить ей, что с Сидом все хорошо, что утром он непременно домой вернется; и она сжала мою руку, а может, и поцеловала меня, и попросила повторить еще разок, и еще, потому что ей от этого легче становится, ведь вон сколько у нее бед всяких и горестей. А когда собралась уходить, взглянула мне прямо в глаза, твердо и ласково, и говорит:

– Я не стану запирать дверь, Том, да и окно с громоотводом, они тоже тут останутся, но ты ведь будешь хорошим мальчиком, правда? Ты не сбежишь? Ради меня.

Видит Бог, мне жуть как хотелось сбежать, выяснить, что с Томом, да я и собирался это сделать, но после таких ее слов не смог бы, даже если бы мне несколько царств за это дали.

Однако меня донимали мысли и о ней, и о Томе и потому спал я беспокойно. Ночью дважды спускался по громоотводу, огибал дом и видел, как она сидит со свечой у окна и на дорогу смотрит, а в глазах слезы; и так мне хотелось что-нибудь сделать для нее, но я же не мог, я мог только клясться себе самому, что никогда больше не причиню ей горя. А в третий раз я проснулся уже на заре и опять соскользнул вниз, смотрю, она так и сидит, свеча почти уж догорела, а тетя Салли спит, опустив на руку старую седую голову.

  Глава XLII. Почему не повесили Джима

Дядя Сайлас уехал в город еще до завтрака, но так на след Тома и не напал, и вернулся; старики сидели за столом молча, думали о чем-то, и кофе их стыл, и не съели они ничего. В конце концов, старик говорит:

– Я тебе письмо отдал?

– Какое письмо?