Приключение жизни Виктора Ивановича Мочульского, описанное им самим

На следующий раз я с моими двумя казаками также переночевал в одном польском поместье. Днём позже я проводил рекогносцировку окрестности, пытаясь определить место, пригодное для ночлега армии. Закончив работу, я навестил хозяина имения, у которого была юная, прелестная дочь. Приём их был весьма дружественным, но поначалу что-то сковывало нас. Однако юность вскоре преодолела все препоны, и беседа потекла ручьём. Мои рассказы и шутки рассмешили девушку, рассказал я и про то, что родился в Литве. Любезностям не было конца. Она называла меня человеком из Забранего Края и уговаривала остаться на ужин, что мне и пришлось сделать. Но едва мы приступили ко второму блюду, кто-то крикнул: «Krakussen идут!» Всех охватила тревога – откуда?! Девушка повела меня в свою спальню, оттуда через чёрный ход – в сад, затем – через калиточку в направлении противоположном тому, откуда должны были появиться Kracussen. При выходе из имения стояли два моих казака и лошадь. Я благодарно пожал, а потом начал целовать руку девушки, в то время как она нетерпеливо молила меня: «Уходите же быстрей!» И мы долго ещё смотрели друг на друга через забор, пока наш маленький отряд не достиг леса.

Проводя другую уже рекогносцировку, я должен был вновь остановиться в доме одного помещика. Однако оттуда, к моему немалому изумлению, доносились громкие звуки столь любимой поляками песни: «Наш хлопец». Так как польских солдат поблизости видно не было, я подъехал ко входу в дом и вошёл. Что же предстало моему взору? – на большом круглом столе были расставлены бутылки шнапса, кофейники, стаканы и чашки, вокруг, на диване и стульях, спокойно сидели двенадцать казаков. Старая дама, плача, играла на рояле «Хлопчиков», а в центре комнаты две молодые девушки, подхлёстываемые нагайками пьяных солдат, танцевали тарантеллу, тоже заливаясь слезами. «Поднимайте ножки повыше», – заорал казак, дико хохоча, и нанёс ещё один удар, как раз когда я вошёл. Что за вопль раздался в тот момент! Все были ошеломлены. Старуха бросилась ко мне и стала умолять о спасении и защите. И едва я стал успокаивать женщин, мои казаки сбежали, быстро и тихо. Эти парни искали приключений и потому напились в вышеупомянутом доме. Хозяйка подала им сперва еду и кофе, но казаки стали просить водки и, когда она послушно принесла требуемое, они начали буйствовать. Старую женщину заставили играть революционные песни, а её дочерей ударами нагаек и криками принудили танцевать.

После того, как дамы немного пришли в себя, я хотел было уехать, но они не отпускали меня и мне пришлось пообещать прислать им охрану. При этом я предупредил хозяйку, что солдатам или казакам ни в коем случае нельзя давать водку. Возвратившись в штаб-квартиру, я рассказал о произошедшем случае, и для охраны того поместья были посланы жандармские офицеры.

Как известно, под командованием Паскевича армия, перейдя Вислу, достигла прусской границы, и генеральный штаб, к которому меня, после частичного возвращения слуха, вновь прикомандировали, переехал в Нишаву. В этом месте я наблюдал однажды примечательную сцену. Граф Паскевич сидел на приступке дома, в котором он жил. Вокруг толпились генералы и адъютанты, с которыми главнокомандующий обсуждал насущные проблемы. Тут к маршалу подъехал граф Толь, начальник штаба, присутствующие обменялись приветствиями, и разговор продолжился. Однако граф придерживался мнения отличного от мнения Паскевича, и тот сделал ему резкое замечание. Толь внезапно рассердился, смерил фельдмаршала с головы до ног взглядом, затем поднял нагайку, с силой ударил свою лошадь и ускакал. Паскевич ничего не сказал, но было видно, что командующие не ладят друг с другом. Граф Толь слишком хорошо знал, что император Николай приказал Паскевичу не отклоняться от плана Дибича, составленного самим Толем.

Впрочем, этот последний очевидно обладал гораздо белее выдающимся военным талантом, чем фельдмаршал. Но столь доблестный и благородный человек имел, однако, обыкновение подзывать своих адъютантов свистом. Один из моих товарищей не обращал на такие посвистывания никакого внимания и откликнулся только тогда, когда граф позвал его по имени и спросил, хорошо ли он слышит. «Я думал, свистом зовут только собак», – ответил адъютант.

С остальными генералами граф Толь обращался с бесцеремонной наглостью, что было неудивительно – ведь он видел их всех насквозь.

Во время нашего семидневного пребывания в Nadorschye в войсках началась эпидемия холеры. Эта болезнь была прежде нам не знакома, и многие из её жертв погибли, что значительно ухудшило общий настрой в армии. Когда зараза настигла и меня, я пошёл в лес искать насекомых, отчего изрядно пропотел. Затем, придя в дом, я выпил чаю и уже на следующий день был совершенно здоров. С этого дня я вновь занялся коллекционированием насекомых.