Приключения бригадира Этьена Жерара

Вы, конечно, понимаете, что я не мог удовлетвориться простым донесением маршалу о том, что план Гюбера не удался и что нужно изыскивать другой способ для взятия Сарагоссы.

Я решил или довершить недоконченное дело Гюбера или… Или пусть откроется вакансия на должность старшего капитана в Конфланском гусарском полку.

Подойдя к монастырю, я стал его осматривать. Монастырь был построен четырехугольником. Корпуса домов шли кругом, а посередине был разбит сад, в котором находилось несколько сот вооруженных и готовых к бою людей. Испанцам было, разумеется, известно, что мы собираемся атаковать Сарагоссу с этой стороны, и они приготовились к штурму.

Мы воевали повсюду. Вся Европа была против нас. Но везде против нашей армии выставлялись армии. Только в Испании и в России мы поняли, какое трудное дело воевать с партизанами. Славы в этой борьбе нет никакой, — только одни неприятности. Наши противники тревожили нас безустанно: правил военных действий они не соблюдали и думали только об одном — как бы сделать нам какую-нибудь мерзость.

Войти во двор монастыря не представляло никакой трудности, но проникнуть внутрь, не подвергаясь вопросам, было не так-то легко. Обойдя кругом весь сад. я заметил одно большое окно с цветными стеклами. Тут, очевидно, находилась часовня. Из слов Гюбера, я понял, что комната игуменьи, в которой хранился порох, находилась вблизи от часовни и что шнур из этой комнаты был проведен в одну из соседних келий.

Но как проникнуть внутрь монастыря?

У дверей стоит стража, мимо которой никак не пройти без об'яснений.

Но тут меня осенило внезапное вдохновение. В саду, около колодца, стояло несколько пустых ведер. Наполнив два ведра водой, я пошел к дверям. Никому, ведь, не придет в голову спрашивать человека, несущего ведра с водой, что ему нужно? Так оно и случилось. Стража меня пропустила и я очутился в длинном, освещенном фонарями коридоре, по одной стороне которого находились кельи монахинь.

В коридоре лежали и курили испанские солдаты. Некоторые из них приветствовали меня и что-то говорили. Думая, что они просят у меня благословения, я отвечал им по прежнему: «Nihil human, a me alienum puto» и, как кажется, этот ответ их вполне удовлетворял.

Скоро я добрался до часовни. Келья, находившаяся рядом с нею, была превращена в пороховой склад. Дверь этой кельи была заперта и около нес стояли два вооруженных с головы до ног испанца. У одного за поясом болтался ключ. Вид у этих ребят был достаточно внушителен. Впрочем, если бы их было только два, то я легко бы завладел ключом, но поблизости стояли солдаты, и вступать в борьбу со сторожами склада было, по меньшей мере, глупо.

Дверь следующей кельи, находившейся в другом конце коридора и принадлежавшей сестре Ангеле, была приотворена. Я собрал все мужество, поставил ведра на пол, вошел в келью и — смутился от неожиданности. Комнату эту отвели для трех монахинь, которые, очевидно, дали обет не покидать монастыря. Среди них находилась пожилая дама с суровым лицом, сама игуменья. Две другие монашенки были очень молоды.

Все они сидели в дальнем углу комнаты, но при моем появлении встали. Я с удивлением увидал, по выражению их лиц, что они ждали моего прибытия и обрадовались ему. Я решил воспользоваться этим.

Моя задача состояла в том, чтобы выпроводить этих монахинь из кельи. В другой двери торчал ключ, и я сделал, решительный жест, приглашая монахинь следовать за мной. Игуменья что-то спросила у меня, но я нетерпеливо потряс головой и снова пригласил их следовать за мной. Игуменья продолжала сомневаться. Тогда я затопал ногами и так повелительно указал им на дверь, что они повиновались и вышли. Теперь было устранено последнее препятствие.

Часто мне случалось, друзья мои, считать мигом победы минуты, когда мне грозила величайшая опасность. Так было и на этот раз. Я взглянул на игуменью и, к величайшему своему неудовольствию увидал, что она с удивлением и подозрением смотрит на мою правую руку.

Моя рука могла привлечь внимание игуменьи по двум причинам. Во-первых, она была обагрена кровью испанца, которого я ударил кинжалом, сидя на дереве, но это еще ничего, так как монахини Сарагоссы умеют обращаться с кинжалами ничуть не хуже, чем с молитвенниками. Было нечто худшее: на моем указательном пальце красовалось большое золотое кольцо — подарок одной моей приятельницы, имени которой я не назову. При свете лампады, горевшей у алтаря, это кольцо ярко блестело.

Кольцо на руке францисканского монаха, приносящего обет нищеты, есть в некотором роде нелепость, невозможность. Я решил заблаговременно удрать и пошел к дверям часовни, но дело было уже испорчено. Оглянувшись, я увидал, что игуменья торопливо бежит за мной.