Приключения Бульбобов

А вода всё лезла в нос и рот, я стал отбиваться от неё лапами. Бил, бил воду передними лапами и… выскочил наверх! Блеснуло солнце, ослепило… Вдохнул воздух полной грудью, закашлялся сильнее. А лапами бить перестал, и меня опять потянуло на дно… Ага, значит, вода не любит, когда её бьют лапами, она тогда тебя отпускает, когда бьёшь. И я начал бить лапами ещё сильнее: бах-бах-бах-бах-бах! И снова выплыл, а лапами уже бить не переставал. И из-за брызг ничего не вижу, не вижу берега. Глаза режет нестерпимо, словно Боб засыпал их мне песком.

— Булька, ты сделал буль, буль? Булька, ты не туда плывёшь! — испуганно закричал Толя.

Значит, я плыву?! Вот здорово, никто меня не учил, сам научился.

— Султан! — крикнул Генка. И сразу что-то бултыхнулось в реку.

Я слышал позади себя бульканье и тяжёлое дыхание, но не оборачивался, плыл. «Хо, хо! Сам плыву! Сам!!!» — хотелось мне кричать от радости.

И тут меня подбросила вода, над головой потемнело. Я оглянулся и обомлел: над моим загривком нависла раскрытая пасть Султана.

— Ма-а-ама-а! — закричал я от страха и стал тонуть.

Зубы Султана легонько стиснули мою шкуру на загривке — уже под водой! — потянули наверх.

— Султан, вынеси! — скомандовал Генка.

А Султан, верно, подумал: «Принеси!» — и поплыл к Генке, а не на берег. Я висел у Султана в зубах, мой хвост и нижняя часть туловища волочились по воде.

— На берег! На берег! Ты куда?! — снова закричал Генка и поплыл нам навстречу. Доплыл, развернул Султана мордой к берегу, и мы поплыли рядом. Потом Генка пошёл по воде, а Султан ещё немножко проплыл и тоже вышел.

Султан положил меня на берегу возле Боба, сделал два шага в сторону и отряхнулся. Вот это был дождь! Буря! Боб взвизгнул и отскочил подальше. Испугался… А что было б, если бы он, а не я шлёпнулся в реку?

Султан стал большими кругами бегать по траве, греться.

Генка присел возле меня, дрожит. Толя вылез, тоже присел возле меня и тоже дрожит, сгребает с меня рукой воду. И Коля нагнулся надо мною, смотрит. И Боб забежал за него, поглядывает на меня из-за Колиных ног. А мне стало очень холодно, меня всего трясло, до самого кончика хвоста. В горле першило, душил кашель, было муторно: наглотался воды.

— Не простудился бы, герой,— сказал Генка.— Надо бы его за пазуху.

— Пазухи-то нет, майка мокрая — Султан обрызгал,— сказал Толя.

— Коля, у тебя сухая, положи Бульку себе за пазуху или дай Толе майку,— предложил Генка.

— Вот ещё! — передёрнул Коля плечом, подхватил Боба и пошёл берегом.

Я понял, что Коля меня не любит. Любит ли он своего Боба?

— Возьми мою, если он такой,— сказал Генка, извлекая из кучки своей одежды майку.

— Пальма бежит! — вдруг закричал Коля и показал на луг.

Я ещё не видел нашей мамы Пальмы, но обрадовался: вот бы сейчас пососать тёпленького молочка! Сразу бы согрелся.

— Пальма! Пальма! — радостно кричал и Толя, подпрыгивая и надевая Генкину майку. Надел — она была ему до самых колен.

— По следам нашла! — сказал Генка.— Ай да молодчина!

Толя поднял меня, и я увидел, как подбегает мама. Ещё издали она виляла и хвостом и задом, изгибалась, прижимала уши. Радовалась встрече, всех-всех приветствовала.

Какая необыкновенная у нас мама Пальма! Учуяла наши следы и от самого дома прибежала по ним на речку.

А Генка говорил, что наша мама «неизвестно кто» и мы сами непородистые. Ещё и какая породистая наша мама!

От радости я даже дрожать перестал.

ДЕТИ, ПОЗДОРОВАЙТЕСЬ С ОТЦОМ!

Толя сунул меня под майку и вздрогнул от холода: «А-ай!» А тут и мама Пальма подбежала. Я услышал её тяжёлое дыхание, слышал, как свистит её хвост, рассекая воздух. Я завозился под майкой, хотя Толин живот и пригревал мой бок. «А-ай!» — крикнул Толя, вытаскивая меня из моего убежища. Я нечаянно оцарапал его лапой.

— Зря майку намочили. Отдай Бульку Пальме, она обсушит его и обогреет,— сказал Генка.

Как тяжело дышит мама! Какой большой у неё язык! Не меньше, чем у Султана.

Вернулся Коля с Бобом, и дети окружили нас. Смотрят на Пальму, смотрят на меня. И Султан смотрит, он уже спокойно лежит на берегу, положив голову на вытянутые лапы, изредка лениво прищуривая глаза.

Мама сразу стала меня облизывать. Лизнёт, лизнёт, подышит раскрытым ртом, языком поболтает: «Ах-ха! Ах-ха!», опять полижет, опять: «Ах-ха!» Бока у неё вздымаются — опадают, вздымаются — опадают…

— Что смотришь так? — сказала мне мама.— Собаки не потеют, они охлаждают себя, высовывая язык, чтоб не перегреться.

И снова лизала меня, снова дышала. Потом легла на бок, чтоб я поскорей припал к соску. А меня и просить не надо. Боб тоже забеспокоился на руках у Коли, хотя не купался и не прозяб. Коля подложил и его.

Мне стало тепло со всех сторон и в животе тоже, так славно. И я задремал.

Когда я проснулся, никого из детей возле нас не было. Уходить от маминого живота не хотелось. Какое счастье, что есть мама!

— Ну что, не простудился? — спросила меня мама и прижала свой нос к моему носу.— Нет, кажется, не горячий… Эх ты, глупенький! Этак и утонуть недолго — мне Султан про всё рассказал.

— Мама, а я в реку не лазил,— похвалился Боб.