Читаем Приключения четырех дервишей полностью

Однажды, после утреннего намаза, он взял зеркало и стал рассматривать себя в него и увидел в бороде несколько седых волосинок. Это открытие встревожило и опечалило его и он подумал: «Жаль, очень жаль, что так бесцельно и бесплодно провел часть своей жизни, губил доблестные войска, до сих пор не знал ни минуты отдыха и спокойно не выпил даже глотка воды. Вот и вестники смерти, седые волосы, ступили на твои телесные владения и возвещают с пыльных письмен о твоей кончине. Увы, сто раз увы! что нет у тебя дитя, которое наследовало бы твой трон и корону. И вот все это богатство и владения перейдут к твоим недругам.


Жаль, что эта жизнь непостоянна

И солнцевращение не вечно.

Думал я: когда подкосит старость,—

Сын меня возлюбленный поддержит.

Свято он исполнит долг сыновний,

Будет честь мою держать высоко...

Но ушли и жизнь и достоянье:

Недоступно мне мое желанье.


Опечаленный и расстроенный шах три дня провел в одиночестве, не принимал участия в правлении государством, вздыхал и горевал дни и ночи напролет. Это вызвало во дворце, среди военачальников, везирей, столпов государства и знати тревогу и волнение. А в народе поползли удивительные слухи.

Через три дня везири пришли к мнению, что премьер-министр Равшанрой, бывший постоянным собеседником, близким и доверенным человеком падишаха, к которому владыка благоволил за возраст и дружеское расположение как к отцу, должен был пойти к властителю и разузнать о причинах его печали. Премьер-министр склонился к просьбе своих друзей и отправился в шахскую комнату уединения. Привратники и караульные знали его как избранного собеседника шаха и поэтому не смогли воспрепятствовать ему. Он дошел до двора шахского гарема и попросил у служителей разрешения пройти к падишаху. Услышав голос премьер-министра, шах дал знак пропустить его. Войдя к шаху, Равшанрой почтительно поцеловал землю перед ним и, подобно сладкоголосому соловью, произнес следующие строки:


Какой ты ранен горькою бедою,

Что точишь лик свой розовой водою?

Какой ланитам нанесен грабеж,

Что море звезд на это солнце льешь?


О падишах! Пусть благополучно исчезнут причины твоих горестей и забот. О чем ты так печалишься?

Вновь Озодбахт стал проливать потоки слез и сказал:

— Как же мне не грустить и не печалиться — ведь большую часть своей жизни я провел бесцельно, разорил казну, погубил множество воинов, пока не завладел этими странами. А вот некому сменить меня, наследовать трон и корону. Опять недруги мои обретут независимость, и все мои старания окажутся напрасными.

Услышав такие слова и жалобы падишаха, Равшанрой открыл уста для увещеваний. Он сказал:

— Да продлятся твои годы и продолжится твое правление! Мысли эти грешные и внушенные самим дьяволом, они свидетельствуют о непонимании жизненных благ. Благодетель наш, ты сам говорил, что мир сей непостоянен и жизнь недолговечна. И если у падишаха нет сына, который сменил бы его и наследовал ему, он не должен горевать и печалиться в этом двухдневном мире, и пока длится жизнь, проводить ее надо в радости и веселье и каждый миг считать за благость.

Если все твои желания сводятся к стремлению иметь сына, то должен ты утром и вечером, во всякое время дня и ночи молить создателя об этом, раздавать милостыню дервишам и обездоленным, освободить из темниц безвинно осужденных, чтобы за эти твои благие деяния Всевышний сжалился над тобой и засветил твой светильник.

Так мягко уговаривал он шаха. Этот человек увещевал его до тех пор, пока своими наставлениями не стер с зеркала его души ржавчину печали и тоски и пока не успокоилось сердце падишаха. Шах заговорил доброжелательно и осведомился о здоровье военачальников и знати.

Равшанрой почтительно поцеловал землю перед ним и сказал:

— Они возносят молитвы создателю и правят страной и лишь одно их печалит в данное время. Это то, что они лишены возможности припасть к стопам великого султана.

Падишах ответил:

— Завтра утром я войду во дворец и сяду за беседу с верными моими людьми.

Поблагодарив повелителя за доставленную ему радость, Равшанрой покинул падишаха, обрадовал военачальников доброй вестью и велел слугам разойтись по своим делам.

Падишах очень сожалел, что так поступил... и чтобы развеять дурное настроение, стал устраивать прогулки и обратился к беседам. Но все же он часто задумывался и не мог заставить себя не делать этого... пока в одной из книг не прочитал следующее: «Если человеком овладеют мысли или какая-нибудь важная необходимость, и он никак не может от них освободиться, то должен отправиться на кладбище и прочитать там Фатиху — первую суру Корана. Возможно, тогда он отойдет душой, прольет несколько слезинок и сердце его смягчится, и мысли успокоятся».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги