Приключения доктора

Лидия Захаровна, на удивление бойко для человека, только что получившего сокрушительный удар по голове, юркнула в неосвещенный полицейскими фонарями угол, а еще через пару секунд вернулась с напильником в руке.

— Держите!

Михаил Георгиевич принял напильник и быстро обработал им рог. Из безобразного на вид отломок превратился в аккуратный рожек. Мура, едва процедура завершилась, благодарно причмокнула и несколько раз моргнула.

— Ай, хорошо! — рассмеялась Катя, поднося принюхивавшегося Линеара к голове Муры. — Видишь?

Линеар чихнул.

— Катя!

Девочка обернулась.

— Катя! — повторила Варвара Михайловна. — Какова твоя роль?

На лице Кати появилось недоуменное выражение, однако Лидия Захаровна, подойдя к ней вплотную и, как это уже было, приобняв, неожиданно взволнованным шепотом — как будто уже предчувствуя что-то — проговорила:

— Если бы не Катя, здесь не было бы и коровы…

В голосе Варвары Михайловны послышалось торжество:

— Здесь больше чем совпадение: здесь — последовательность событий!

Михаил Георгиевич, явно ожидавший чего-то… скажем так: чего-то более глубокомысленного или хотя бы неожиданного, улыбнулся:

— Всё на свете — последовательность событий!

— Вы так полагаете? — Варвара Михайловна прищурилась.

— Конечно!

— А меня удивляет другое…

— Что же?

— Если права я, а не вы, то где же продавцы из лавки?

— Мы здесь! — донеслось от входа.

Михаил Георгиевич и все-все-все немедленно поворотились к воротам: на пороге фермы и впрямь стояли старший и младший продавцы из сливочной лавки.

Михаил Георгиевич вздрогнул и быстро отхлебнул из фляжки, ранее «конфискованной» у несчастного инспектора.

Предупреждение

— Мы закрылись и решили заглянуть к Петру Васильевичу: как он там? — пустился в объяснения старший из продавцов.

— Как видите! — пробурчал по-прежнему сидевший у стены Петр Васильевич и пальцем ткнул в свою бесчувственную ногу. — Лучше не бывает!

— Ах…

— Ох…

— Но как же…

— Сюда-то что вас привело? — оборвала причитания Варвара Михайловна.

Старший из продавцов пожал плечами:

— На ферме у Петра Васильевича мы никого не застали, но зато во дворах творилось что-то невероятное! Толпы и толпы людей… крики «убийство!», «убили!», «сюда!», «сюда!» Все бежали, и мы побежали. Да вы посмотрите сами!

Продавец махнул куда-то в белесую от всё еще сыпавших с неба ледяной крошки и снега тьму.

Варвара Михайловна и околоточный — околоточный подсвечивал путь фонарем — прошли к воротам и выглянули во двор. Околоточный ахнул и тут же велел городовым:

— За работу!

Городовые выбежали из коровника и — их голоса звучали взволнованно и сбивчиво — запричитали и затявкали подобно растерявшимся при виде пришедшей в беспорядок отары овчаркам:

— Не толпитесь!

— Влево подай, влево!

— Отступи!

— Не напирай!

Михаил Георгиевич тоже подошел к воротам и посмотрел наружу: во дворе перед фермой, как и сказал продавец, происходило столпотворение. Если толпа собравшихся на вой людей и с самого начала была немаленькой, то теперь она возросла многократно: как обычно бывает, там, где поначалу скапливается кучка любопытных, вскоре появляются всё новые и новые «заинтересованные лица», причем количество прибывающих вновь — если их не отсекать на подходах — быстро становится совершенно неприличным.

В таких случаях неизбежно наступает момент, когда появившихся «просто так» становится настолько больше изначально сбежавшихся, что первопричина переполоха теряется в многочисленных выдумках и толкованиях. Вот и во дворе перед фермой Лидии Захаровны произошло именно так: тех, кто сбежался на страшный вой, теперь уже было настолько меньше таких, кто никакого воя не слышал, что комментарии этих вторых, слетавшие с уст и перелетавшие в уста, были совсем уже далеки от реальности.

Михаил Георгиевич вслушивался и не верил своим ушам. Но еще больше он не верил глазам: когда он сам и сопровождавшие его Константин и Петр Васильевич явились во двор, люди вели себя робко, были напуганы не только воем, но и лившейся из-под ворот «кровью», поснимали шапки и крестились — стронуть их с места, чтобы взломать ворота и проникнуть на ферму, не было никакой возможности! Теперь же толпа бурлила: от робости и страха не осталось и следа. Люди переходили с места на место, стремились поближе подойти к воротам, работали локтями и чертыхались… в общем, вели себя так, словно в помещении, куда их не желали впустить, давали увлекательное и зрелищное представление. Если какие-то чувства и овладели полностью этими людьми, то разве что не знавшее насыщения любопытство и раздражение от того, что насыщения даже не предвиделось.

Михаил Георгиевич смотрел на это безобразие и думал, насколько ему повезло, что он — полицейский врач, а не чин наружной полиции: окажись он на месте городовых и тоже уже вклинившихся в толпу околоточных, ему также пришлось бы срывать голос в тщетных уговорах разойтись или хотя бы соблюдать порядок и приличия!