Приключения Джона Девиса

Читатели, надеюсь, уже поняли, что я не из трусливых. Притом меня влекло любопытство, свойственное всем молодым людям. Я прицепил только свой мичманский кортик, надел платье и покрывало, и в этом костюме, скрадывавшем все формы, походил, как две капли воды, на ту, которая уступила мне свою одежду. Это я угадал по взгляду Моисея.

– Ну, а теперь что мне делать? – спросил я.

– Пойдемте со мной, – сказал Моисей, – и ради бога…

Он приложил палец к губам. Я кивнул, отворил дверь и, сойдя с лестницы, очутился в магазине. Там нас ждал чернокожий невольник. Обманутый моим нарядом, он тотчас побежал отвязывать осла. Турчанки обыкновенно ездят на ослах. Моисей почтительно проводил меня до дверей, помог мне сесть в седло, и я пустился в путь, сам не зная, куда меня везут.

Глава XVI

Мое путешествие продолжалось минут десять, я не узнавал улиц, по которым ехал. Наконец, мы остановились у довольно большого дома. Мой провожатый отворил ворота, я въехал, и он опять их запер. Я очутился в квадратном дворе, видно, хорошо знакомом моему ослу, потому что он сам пошел прямо к двери напротив ворот. Я хотел спрыгнуть, но невольник стал на одно колено, чтобы другое послужило мне вместо ступеньки, и подставил мне голову, чтобы опереться на нее рукой. Я последовал заведенному порядку, потом, видя, что невольник хочет ограничить этим свои услуги и собирается отвести осла в конюшню, я показал ему повелительным жестом, чтобы он шел вперед. Он тотчас повиновался с почтительностью, доказывающей его привычку к языку жестов.

Предосторожность была не лишней. Я бы никогда не выбрался из лабиринта комнат и коридоров, по которым вел меня невольник. Между тем я посматривал вокруг, чтобы не заблудиться в том случае, если придется поспешно ретироваться. По множеству слуг и стражей, которые мелькали вокруг меня, как тени, или стояли неподвижно, как статуи, я догадался, что нахожусь в доме какого-то знатного господина. Наконец, отворилась дверь в какую-то светлую и хорошо убранную комнату. Проводник мой впустил меня туда, затворил дверь, и я очутился перед девушкой лет четырнадцати или пятнадцати, которая показалась мне совершенной красавицей.

Прежде всего, я запер дверь на золоченую задвижку, повернулся и стоял несколько секунд неподвижно, вне себя от удивления и радости, пожирая глазами фею, которая будто мановением волшебной палочки отворила мне двери этого дворца. Она возлежала на шелковых подушках, на ней был кафтан из розовой шелковой материи с серебряными стеблями и платье из белого штофа с золотыми цветами, стянутое в талии и с вырезом на груди; из-под длинных рукавов этого одеяния выглядывали рукава белой газовой рубашки, застегнутой на груди бриллиантовой заколкой. На голове у девушки был прелестный головной убор турчанок, который представляет собой бархатную алую шапочку с золотой кистью и надевается набекрень. Локоны на виске, выглядывавшие из-под колпака, были приглажены и украшены букетиком цветов из драгоценных камней. Волосы красавицы – длинные, каких не увидишь у англичанок, – спадали почти до самых расшитых золотом туфель. Что касается лица, то его черты были классически правильными, это была греческая красота во всем своем строгом и прелестном величии – лицо с большими черными глазами, греческим носом и коралловыми губами.

Красавица изогнула шею, как лебедь, и устремила на меня беспокойный взор. Я вспомнил о своем странном наряде и понял, что она сомневается, точно ли я тот, кого она ждала. В ту же минуту я сбросил с себя плащ и покрывало и очутился в своем мичманском мундире. Прекрасная гречанка встала, пошатываясь, и, протянув ко мне руки, воскликнула:

– Ради бога, спасите меня!

– Скажите, кто вы и от какой опасности я должен вас спасти? – спросил я, подбегая, чтобы поддержать ее.

– Кто я? – сказала она. – Я дочь того, кого вы встретили, когда его вели на казнь, и вы можете спасти меня от участи стать любовницей того, кто был причиной смерти моего отца.

– Скажите только, что я должен сделать? Я на все готов.

– Прежде всего, вам необходимо знать, чего я боюсь и на что надеюсь. Я расскажу об этом в нескольких словах. Пока нам бояться нечего: глава ич-огланов по случаю праздника в серале. Но в доме не спят, и бежать нам еще нельзя.

– Так говорите.

– Отец мой был греком, в его жилах текла царская кровь, и он был богат. Это три преступления, которые в Константинополе заслуживают смертной казни. Глава ичогланов[38]

донес на него. Отца взяли под стражу, меня продали, его отвели в тюрьму, меня сюда, его приговорили к смерти, меня к жизни. Только матушку пощадили.

– О, я ее видел! – вскрикнул я. – Это она сидела рядом с телом вашего несчастного отца?

– Да, да, – ответила девушка, заламывая в отчаянии руки. – Да, верно, это была она!

– Мужайтесь! – сказал я.

– О, я докажу свое мужество! – произнесла она с улыбкой, более ужасной, чем отчаяние. – Меня отвели к моему господину, к убийце моего отца, он запер меня в этой комнате. На другой день я услышала шум и подбежала к окну: то отца моего вели на казнь!