Приключения Джона Девиса

Она побежала к Али-паше – он в своем гареме подписывал капитуляцию, объявленную кардикиотами. В этой капитуляции было постановлено, что прошлое предается забвению и Али-паша признается повелителем города, который он принимает под свое покровительство. Али поклялся на Коране свято исполнять условия кардикиотов – оставить им их имущество и звания, и поставил на капитуляции свою печать, как вдруг Хаиница вбежала в комнату, крича:

– Будь ты проклят, Али! Ты причина смерти моего сына, потому что ты не исполнил клятвы, которую мы дали покойной матери, я не стану называть тебя ни визирем, ни братом, пока Кардики не будет разрушен, а жители его истреблены!

Когда она замолчала, Али показал ей капитуляцию, которую только что подписал. Хаиница заревела от радости: она знала, как ее брат выполняет договоры с неприятелями, и, поняв, что город достанется ей на растерзание, с улыбкой на устах возвратилась во дворец. Спустя неделю Али-паша объявил, что отправляется в Кардики, чтобы восстановить там порядок, учредить суд и полицию для защиты граждан и собственности жителей. Я приехал накануне его отъезда, тотчас отправил к нему письмо лорда Байрона и получил уведомление, что он примет меня на следующий день.

В назначенное время я отправился в жилище Али Тепелинского. Большой двор походил на огромный караван-сарай, куда съехались путешественники из всех восточных стран. Больше всего было албанцев, благодаря своим богатым костюмам, из-под которых выглядывал целый арсенал кинжалов и пистолетов, напоминающих князей, тут были и дели[61] в своих высоких остроконечных шапках, и македонцы с алыми перевязями, и черные, как смоль, нубийцы.

На втором дворе пажи, евнухи и невольники занимались каждый своим делом, не обращая внимания на десяток свежих голов, насаженных на пики, по которым еще стекала кровь, и на другие головы, уже не столь свежие, которые лежали в углах кучами, как ядра в арсенале. Я пробрался между этими кровавыми трофеями и вошел во дворец. Два пажа встретили меня у дверей и взяли из рук носильщиков подарки, которые я привез паше: пару пистолетов и прекрасный штуцер, весь в золоте, от лучшего в Лондоне оружейника, потом они ввели меня в большую, великолепно убранную комнату и оставили одного, а сами, видно, пошли представить Али Тепелинскому мои подарки.

Через несколько минут двери снова отворились, и секретарь паши провел меня по анфиладе комнат, убранных с неслыханным великолепием. Наконец, в конце коридора поднялся занавес из золотой парчи, и я увидел Али Тепелинского. Он сидел, задумавшись, на нем был алый плащ и красные бархатные сапоги, ноги его были спущены с дивана, пальцы унизаны перстнями, и он опирался одной рукой на вороненую секиру. Секретарь подошел к нему, сложил руки на груди, поклонился почти до земли и сказал, что я тот самый англичанин, которого прислал к нему благородный сын его, лорд Байрон, и который привез ему весьма ценные подарки. Лицо Али, которому длинная седая борода придавала удивительно величественный вид, приняло неизъяснимое выражение кротости, когда нас оставили наедине; он обратился ко мне на франкском наречии, что уже было большой милостью, потому что обычно Али Тепелинский говорил только по-турецки или по-гречески:

– Очень рад тебе, сын мой, я всей душой люблю твоего брата, лорда Байрона, люблю и вашу землю. Англия – моя верная союзница, она присылает мне оружие и добрый порох, тогда как Франция – одни только советы.

Я поклонился и сказал:

– Ваш ласковый прием придает мне смелости просить вас о милости.

– Какой же? – спросил Али, и в его взгляде отразилось беспокойство.

– Мне нужно как можно скорее оказаться в Архипелаге, а для этого надо проехать через всю Грецию. Настоящий царь в Греции не султан, а вы – так сделайте милость, дайте мне пропуск и конвой.

Лицо Али прояснилось.

– Сын мой получит все, что пожелает, но он приехал ко мне издалека и привез мне такие прекрасные подарки, что нельзя же ему уехать, не погостив у меня хоть немного; сын мой поедет со мной в Кардики.

– Но мне очень нужно в Архипелаг, и вы можете поступить со мной великодушнее, чем царь, который отдал бы мне все свои сокровища: не держите меня, дайте мне конвой и пропуск.

– Нет, – возразил Али, – сын мой поедет со мной в Кардики, а потом, через неделю, может ехать куда ему угодно, я дам ему пропуск и капитанский конвой, но пусть сын мой посмотрит, как Али спустя шестьдесят шесть лет исполнит обещание, которое дал матери на ее смертном одре. – И он вдруг закричал, схватившись за свой топор: – Теперь они в моих руках, и я истреблю их всех до последнего!

Глава XXXIII

Желание паши было приказом. Мы вышли на первый двор. Как только мы появились, какой-то цыган бросился с крыши, закричав:

– На мою голову несчастье моего господина!