«Приключения, Фантастика» 1996 № 06

— Очухался? — строго прохрипел сержант похмельным голосом, а увидев искаженное от боли, но, скорее всего, от душевного страдания лицо парня, уже мягче добавил: — Ничего, ничего, заживет… Не будешь выступать! — И отступив назад, закрыл за собой дверь. Но не на ключ — на засов.

Через минуту дверь снова с грохотом открылась и из ее черного проема вновь выдвинулась опухшая физиономия охранника.

— Выходи!

Парень несмело шагнул к двери, все так же непонимающе глянул на сержанта, и наконец, словно только сейчас осмыслил услышанное, переступил порог.

В лицо ударил резкий порыв опьяняюще свежего воздуха. Его прохладные ароматные струи неслись откуда-то из глубины прямого и довольно-таки чистого коридора со стройным рядом железных дверей по бокам.

Парень глубоко, со всхлипом, вдохнул — и голова у него закружилась, поплыла, приятно опьянела от непривычной дозы живительного кислорода. Однако это было отрезвляющее опьянение: в его мозгу, — как молния, как вспышка, а точнее, взрыв, — вдруг пронеслось что-то родное, далекое, и он даже, кажется, догадался, кто он и с какой целью прибыл сюда. Но уже в следующий миг вновь вспышка и — снова темнота, снова забвение, снова непонимание.

Он остановился, сморщив лоб и пытаясь вернуть ускользающее видение, но сзади грубо толкнули, нетерпеливо проворчав: «Топай, топай!» И призрачная картинка в голове испуганно колебнулась мутной рябью и — исчезла.

Парень отчаянно дернулся, торопливо огляделся, — но уже с заметным любопытством, — затем судорожно провел ладонью по лицу, еще раз глубоко вдохнул налетевший порыв свежего воздуха и неторопливо поплелся по длинному и, как оказалось, необычно узкому коридору.

И сразу же, словно подсказывая ему направление, в далеком темном торце замаячило светлое пятно, — обрамленная изнутри веселыми ручейками дневного света, там виднелась полупрозрачная, слегка приоткрытая дверь.

Вскоре парень уткнулся в ее матово-стеклянную поверхность и остановился. Но сзади вновь сильно пихнули — и он, невольно вытянув руку вперед, резко открыл створку дверей вовнутрь кабинета.

Луч восходящего за окном солнце больно полоснул по глазам — парень зажмурился, машинально прикрывшись рукой.

— Проходи! — голос был не сержанта; пленник опустил руку и, прищурившись, бегло осмотрелся.

За массивным белым столом, выставив вперед костлявые рыжеволосые руки, сидел щупленький человек с блестящей лысиной на крупной продолговатой голове. Большие темные дуги у век четко и ясно подчеркивали его маленькие слезливые глазки.

Он кисло растянул бледные губы, равнодушным, безучастным взглядом пробежал по настороженному лицу пленника и вяло повторил:

— Проходи. — И откинулся на спинку стула.

Парень сделал два несмелых шага, и только было собрался облегченно опуститься на рядом стоящий стул, как неожиданно в глаза ему бросилось почему-то показавшееся странным и даже нелепым сочетание двух, нет — трех, составных интерьера кабинета, а точнее — двух портретов за спиной лысого и развернутого в углу красно-белого знамени с волнистыми черными полосками поперек.

Пленник недоуменно оглядел рисованные портреты, на одном из которых была изображена, по-видимому, коронованная особа, а на другом — напыщенный хлыщ с надменно-презрительным взглядом и квадратным подбородком вышибалы, потом перевел взгляд на флаг, закрывавший своим ярко разрисованным полотнищем почти пол-стены, затем — на лысину сидящего перед ним человека, и осторожно прислонил зад к замусоленному краешку стула.

— Встать! — рявкнул лысый, глаза его злобно, словно у хищной птицы, сверкнули. — Не к теще на блины пожаловал! — Он неожиданно скривился в улыбке, показав ряд неровных желтых зубов.

Пленник испуганно дернулся, вскочил и вновь уставился на человека за столом. Но теперь уже боязно, с утроенной настороженностью.

— Где сообщники? Отвечай! Быстро!.. — голос лысого сорвался, перешел на сип.

— Я н… не знаю… Я один, — сбивчиво забормотал парень и быстро заморгал.

— А фамилию свою знаешь, паршивая свинья!

— Н… нет! — вздрогнул тот и неожиданно опустился на стул.

Однако лысый вдруг успокоился, и на самовольный поступок пленника, казалось, не обратил внимания. Не спеша пошвырял с места на место бумаги на столе, встал, вышел вперед, пружинисто приблизился к парню, оглядел его внимательно, снова растянул в улыбке губы и процедил сквозь зубы, покачивая головой:

— Ах какой бедненький, ах какой несчастненький… Ты что, расквашенная рожа, издеваешься надо мной? — Глаза у плешивого помутнели, и над ухом парня вновь грозно прогрохотало: — Грязная свинья!.. Встать! — И резко, с разгону, поддел того за шиворот. Ворот рубахи сердито затрещал, пленник испуганно отпрянул в сторону, зацепился ногой за ножку стула и — что есть силы грохнулся на пол, оставляя в руке следователя разорванный пополам воротник.

Лысый зло выругался, швырнул остатки воротника в лицо парня, заложил руки за спину и, раскачиваясь с носков на пятки, уставился на распластанного у своих ног пленника.

А когда тот несмело поднялся, снова прорычал: