Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Мистеръ Гёнтъ, дайте мн взглянуть, сказала хозяйка. — Это что? вексель?

— Молодой поручился заплатить за старика, отвтилъ Гёнтъ съ шипящимъ смхомъ.

— На сколько?

— На триста-восемдесятъ-шесть.

— Что вы за это возьмёте? Я у васъ куплю.

— А сколько вы дадите?

И Гёнтъ смётся, подмигиваетъ, пьётъ, слёзы выступаютъ на его пьяныхъ глазахъ, онъ отираетъ ихъ одной рукой, и говоритъ опят':

— Сколько вы дадите?

Когда бдная Кэролина подошла въ своему шкапу и вынула оттуда банковые билеты и золото, полученные ею мы знаемъ отъ кого, и изъ ящика кучку своихъ собственныхъ скопленныхъ денегъ и трепещущими руками выложила всё это на блюдо, я никогда не слыхалъ въ точности сколько выложила она. Но должно быть, она выложила всё что у ней было, потому что она ощупала свои карманы и опорожнила ихъ, потомъ опять воротилась къ шкапу, вынула оттуда ложки, вилки, брошку и часы; она выложила все это на блюдо и сказала:

— Мистеръ Гёнтъ, я всё это отдамъ вамъ за этотъ вексель, и посмотрла на портретъ Филиппа, висвшій на стн,- Возьмите, продолжала она: — и отдайте мн то.

— Какъ! у васъ есть столько! вскричалъ Гёнтъ. — Да вы богачка, ей-боту! Сколько тутъ у васъ, сочтите!

Она сказала ему, на сколько тутъ золота, банковыхъ балетовъ, серебра и вещей.

Въ голов этого негодяя пробжала мысль.

— Если вы столько предлагаете, сказалъ онъ: — значитъ вексель стоитъ больше; врно этотъ человкъ разбогатлъ.

— Выпейте еще немножко и поговоримъ, сказала бдная Сестрица, и красиво разложила свои сокровища на блюд и улыбаясь Гёнту, хохотавшему на ея стул.

— Каролина, сказалъ онъ посл нкотораго молчанія: — ВЫ еще любите этого плшиваго мошенника! Вотъ оно что! Это такъ похоже на женщинъ! Гд вы достали столько денегъ? Послушайте, со всмъ этимъ, и съ этимъ векселемъ въ карман мы прекрасно проживемъ. А когда эти деньги выйдутъ, я знаю кто намъ дастъ еще, кто не можетъ намъ отказать. Послушайте, Каролина, милая Каролина! Я старикъ, я это знаю; но я человкъ добрый, я классическій учоный и джентльмэнъ.

Классическій учоный и джентльмэнъ такъ косился своими пьяными глазамм, что бдная женщина, которой онъ являлся женихомъ, ужасно испугалась, поблднла и отшатнулась назадъ съ такимъ отвращеніемъ и страхомъ, что даже ея гость замтилъ это.

— Я сказалъ, что я учоный и джентльмэнъ! закричалъ онъ. — Вы сомнваетесь въ этомъ? Я ничмъ не хуже Фирмина. Я не такъ высокъ. Но я переведу и латинскіе и греческіе стихи не хуже чмъ онъ или всякій другой. Вы хотите оскорбить меня? Разв я не знаю, кто вы? Лучше что ли вы учонаго и пастора? Или, когда классическій учоный предлагаетъ вамъ свою руку и свой состояніе, вы считаете себя выше его и отказываете ему?

Сестрицу испугали страшные взгляды этого человка.

— О мистеръ Гёнтъ, закричала она: — возьмите всё это! Тутъ двсти-тридцать фунтовъ, и сколько вещей! Возьмите и отдайте мн эту бумагу.

— Соверены, билеты, ложки, часы и то, что у меня въ карман, это цлое состояніе, моя милая, при экономіи! Я не хочу, чтобъ вы были сидлкой. Я учоный и джентльмэнъ. Это мсто не годится для мистриссъ Гёнтъ. Мы прежде истратимъ деньги, а потомъ достанемъ новый вексель отъ этого плшиваго злодя, и сынъ его, ударившій бднаго пастора… мы, Каролина, мы…

Негодяй всталъ и подошолъ къ своей хозяйк, которая отшатнулась назадъ, истерически смясь. За нею стоялъ буфетъ, въ которомъ еще висли ключи. Когда негодяй подошолъ къ ней, она хлопнула дверью буфета и ключи ударили его по голов; обливаясь кровью, съ проклятіемъ и съ крикомъ, онъ упалъ на стулъ.

Въ буфет стояла склянка, которую она недавно получила изъ Америки и о которой она говорила съ Гуденофомъ въ этотъ самый день. Это средство употреблялось раза два-три по его предписанію и при ней. Она вдругъ схватила эту склянку. Когда негодяй произносилъ бшеныя ругательства, она намочила хлороформомъ свой носовой платокъ и сказала:

— О, мистеръ Гёнтъ! разв я васъ ушибла? Я не имла этого намренія. Но вы не должны пугать такимъ образомъ одинокую женщину. Позвольте мн примочить ваши виски. Понюхайте! это васъ облегчитъ… непремнно облегчитъ.

Она отёрла его носовымъ платкомъ. Уже отуманенный отъ пьявства, Гёнтъ тотчасъ же поддался вліянію хлороформа. Онъ боролся минуты дв.

— Постойте… постойте! вамъ сейчасъ сдлается лучше, прошептала мистриссъ Брандонъ. — О, да! лучше, гораздо лучше!

Она еще намочила носовой платокъ изъ склянки, и черезъ минуту Гёнгъ былъ совершенно безъ чувствъ.

Тогда маленькая, блдная женщина наклонилась къ нему, вынула изъ его кармана бумажникъ, а изъ бумажника вексель съ именемъ Филиппа, бросила его въ каминъ и смотрла, какъ онъ сгорлъ до тла. Потомъ опять положила бумажникъ въ карманъ Гёнта. Она сказала потомъ, что она никогда не подумала бы о хлороформ, еслибы не ея краткій разговоръ съ докторомъ Гудевофомъ въ тотъ вечеръ о болзни, въ которой она употребляла новое лекарство по его приказанію.

Какъ долго лежалъ Гёнтъ въ этомъ оцпенніи? Каролин это показалось цлой длинной ночью. Она говорила потомъ, что мысль о ея поступк въ эту ночь заставила посдть ея волосы. Бдная головка! Она готова была пожертвонать и ею для Филиппа.