Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

И опять пасторъ пьётъ за здоровье капитана, который протягиваетъ грязную руку гостепріимства своему пріятному гостю.

Нсколько мсяцевъ Гёнть жилъ въ Лондон и постоянно бывалъ въ дом доктора Фирмина. Онъ приходилъ и уходилъ когда хотлъ; онъ сдлалъ домъ Фирмина своей главною квартирой и въ щегольскомъ, безмолвномъ, приличномъ дом былъ совершенно свободенъ, разговорчивъ, грязенъ и фіамильяренъ. Отвращеніе Филиппа къ этому человку увеличивалось до того, что, наконецъ, дошло до неистовой ненависти. Мистеръ Филь, теоретически радикалъ (изъ оппозиціи, можетъ-быть, отцу, который, разумется, принадлежалъ къ партіи консервативной), санкюлотъ Филь въ сущности былъ самый аристократическій и надменный изъ юныхъ джентльмэновъ; онъ чувствовалъ презрніе и ненависть къ низкимъ и раболпнымъ, а особенно къ слишкомъ фамильярнымъ людямъ что было иногда весьма забавно, а иногда очень досадно, но что онъ никогда не принималъ ни малйшаго труда скрывать. Съ дядей своимъ и кузеномъ Туисденомъ, напримръ, онъ обращался и вполовину не такъ вжливо, какъ съ ихъ лакеемъ. Маленькій Тальботъ унижался передъ Филемъ и ему было не совсмъ ловко въ его обществ. Молодой Туисденъ ненавидлъ Филиппа и не скрывалъ своихъ чувствъ въ клуб, или передъ общими знакомыми за широкою спиною Филя. А Филь, съ своей стороны, принималъ съ своимъ кузеномъ такой надменный видъ, который, и признаюсь, долженъ былъ раздражать этого джентльмэна, бывшаго старе Филя тремя годами, занимавшаго казённую должность, члена нсколькихъ хорошихъ клубовъ и вообще порядочнаго члена общества. Филь часто забывалъ присутствіе Рингуда Туисдена и продолжалъ свой разговоръ, вовсе не обращая вниманія на замчанія Рингуда, признаюсь, онъ бывалъ очень грубъ. Que voulez vous? Мы вс имемъ наши маленькіе недостатки, и въ числ недостатокъ Филиппа было неумнье терпливо переносить общество надодалъ, паразитовъ и притворщиковъ.

Поэтому не удивительно, что мой юный джентльмэнъ не очень долюбливалъ друга своего отца, грязнаго тюремнаго капеллана. Я самый терпимый человкъ на свт, какъ это извстно всмъ моимъ друзьямъ, любилъ Гёнта не боле Филиппа. Мн было какъ-то неловко въ присутствіи этого человка. Его одежда, цвтъ его лица, его зубы, его косые взгляды на женщинъ — que sais-je? всё было непріятно въ этомъ мистер Гёнт, а весёлость его и фамильярность еще противне даже это непріязненности. Удивительно, какъ между Филиппомъ и тюремнымъ капелланомъ не случилось драки: тотъ, кажется, привыкъ, что его вс терпть не могли и хохоталъ съ цинической весёлостью надъ отвращеніемъ къ нему другихъ.

Гентъ бывалъ въ разныхъ тавернахъ, и однажды, выходя изъ «Головы Адмирала Бинга»: онъ увидалъ хорошо знакомый ему экипажъ доктора Фирмина, остановившійся у дверей одного дома въ Торнгофской улиц, изъ которой докторъ выходилъ. «Брандонъ» было на дверяхъ, Брандонъ, Брандонъ, Гентъ помнилъ одно тёмное дло боле чмъ двадцати лтъ тому назадъ — помнилъ женщину, обманутую этимъ Фирминомъ, которому тогда вздумалось называться Брандономъ.

«Онъ живётъ еще съ нею, старый лицемръ, или воротился къ ней! подумалъ пасторъ, „О! ты старый грховодникъ!“ И въ слдующій разъ, панъ мистеръ Гёнтъ явился въ Старую Паррскую улицу, въ своему любезноу университетскому товарищу, онъ былъ особенно шутливъ и ужасно непріятенъ и фамильяренъ.

— Я видлъ вашъ экипажъ въ Тоттенгэмской улиц, сказалъ негодяй, кивая головою доктору.

— У меня тамъ есть больные, замтилъ докторъ.

— Pallida mors aequo pede — докторъ?

— Aequo pede, отвчаетъ со вздохомъ докторъ, поднимая къ потолку свои прекрасные глаза.

„Хитрая лисица! Ни слова не хочетъ сказать о ней, думаетъ пастырь“. „Да-да, помню. Ей-богу её звали Ганнъ!“

Ганномъ также звали того страннаго старика, который бывалъ въ таверн „Адмирала Бинга“, гд онъ былъ такъ хорошъ — старика, котораго называли капитаномъ. Да, всё было ясно теперь. Это скверное дло было слажено. Хитрый Гёнтъ всё понялъ. Докторъ еще поддерживаетъ сношенія съ этой женщиной. А это наврно ея старый отецъ.

„Старая лиса, старая лиса! Я нашолъ ея нору. Это славная штука! Мн хотлось длать что-нибудь, а это займётъ меня, думаетъ пасторъ.

Я описываю то, чего мн никогда нельзя было ни видть, ни слышать, и я могу поручиться только въ вроятности, а не въ истин секретныхъ разговоровъ этихъ достойныхъ людей. Въ разговор Гёнта съ его другомъ конецъ всегда былъ одинъ и тотъ же: просьба о деньгахъ. Если шолъ дождь, когда Гёнтъ разставался съ своимъ университетскимъ товарищемъ, онъ говорилъ:

— Я испорчу мою новую шляпу, докторъ, а у меня нтъ денегъ на извощика. Благодарствуйте, старый товарищъ. Au revoir!

Если погода была хороша онъ говорилъ:

— У меня такое потёртое платье, что вы изъ состраданія должны бы сшить мн новую пару. Не у вашего портного, онъ слишкомъ дорогой. Благодарю, довольно и двухъ совереновъ.

Докторъ берётъ два соверена съ камина, а пасторъ удаляется, бренча золотомъ въ своёмъ грязномъ карман.

Докторъ уже уходилъ посл разговора о pallida mors, и уже бралъ свою вычищенную широкую шляпу съ вчно новою подкладкой, которою мы вс восхищаемся, какъ пасторъ опять началъ: