Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Только-что бутылка была поставлена на столъ, отвдана и провозглашена превосходной, когда — о! какая досада! — буфетчикъ является съ запиской на доктору, отъ одной изъ его больныхъ. Онъ долженъ хать. Она больна не опасно. Она живетъ не далеко въ Мэй Фэр.

— Ты съ Гёнтомъ кончи эту бутылку, если я не успю Воротиться; а если она будетъ кончена, ты спросишь другую, весело говорить доноръ Фирминъ. — Не вставайте, Гёнтъ… и докторъ Фирминъ ухалъ, оставивъ Филиппа одного съ гостемъ, къ которому онъ былъ грубъ утромъ,

— Паціенты доктора часто вдругъ длаются больны, когда подаютъ бордоское, ворчитъ мистеръ Гёнтъ черезъ нсколько минутъ. — Нужды нтъ, напитокъ хорошъ — хорошъ! какъ кто-то сказалъ на вашемъ знаменитомъ ужин, мистеръ Филиппъ — я не буду называть васъ Филиппомъ, такъ-какъ вы этого не любите. Вы были необыкновенно брюзгливы со мной утромъ. Въ моё время за такое обращеніе бутылки были бы перебиты, или еще хуже.

— Я просилъ у васъ прощенія, сказалъ Филиппъ, — я былъ раздосадованъ — все равно, чмъ бы то ни было — и не имлъ права быть грубымъ въ гостю мистриссъ Брандонъ.

— Вы сказали вашему батюшк, что видли меня въ Торнгофской улиц? спросилъ Гёнтъ.

— Я былъ очень грубъ и раздосадованъ, и опять сознаюсь, что я былъ не правъ, сказалъ Филиппъ, колеблясь и заикаясь, и очень покраснвъ. Онъ вспомнилъ выговоръ отца.

— Я опять спрашиваю васъ, сэръ, сказали ли вы вашему отцу о нашей утренней встрч? спросилъ пасторъ.

— А позвольте васъ спросить, сэръ, какое право имете вы спрашивать меня о моихъ разговорахъ съ отцомъ? спросилъ Филиппъ съ грознымъ достоинствомъ.

— Вы не хотите мн сказать? Стало быть вы сказали ему. Хорошъ вашъ отецъ, нечего сказать, въ нравственномъ отношеніи!

— Я не желаю знать ваше мнніе о нравственности моего отца, мистеръ Гёнтъ, говоритъ Филиппъ, задыхаясь отъ гнва и испуга и барабаня по столу, — я здсь, чтобы замнить его въ его отсутствіе, и угощать его гостя.

— Вжливо! Хороша вжливость! говорятъ пасторъ, устремивъ на него сверкающіе глаза.

— Какова бы она ни была, сэръ, а ужь лучше я не усю, сказалъ молодой человкъ.

— Я старый другъ нашего отца, воспитанникъ университета, магистръ философіи, природный джентльмэнъ, ей-Богу! пасторъ, а вы обращаетесь со мною какъ съ собакой… Да вы сами-то кто? Знаете ли вы?

— Сэръ я стараюсь всми силами припомнить, отвчалъ Филпппъ.

— Полно! говорю вамъ, прошу не принимать со мною такого тона! кричитъ Гёнтъ съ ужасными ругательствами и выпивая рюмку за рюмкой изъ различныхъ графиновъ, стоявшихъ передъ нимъ. — Чортъ меня возьми! Если бы я былъ помоложе, я влпилъ бы вамъ пару оплеухъ, будь вы и вдвое выше. Кто вы, что осмливаетесь принимать покровительственный тонъ съ тмъ, кто старше васъ, съ давнишнимъ товарищемъ вашею отца — съ воспитанникомъ университета? Вы гнусный, самонадеянный…

— Я здсь затмъ, чтобы оказывать вниманіе въ гостю моего отца, говорить Филиппъ:- но если вы кончили пить ваше вино, я буду очень радъ уйти отсюда такъ скоро, какъ вамъ угодно.

— Вы мн поплатитесь, я клянусь, что вы поплатитесь, сказалъ Гёнтъ.

— О мистеръ Гёнтъ! закричалъ Филилчъ, вскакивая и сжимая свои большіе кулаки: — я ничего такъ не желалъ бы…

Пасторъ попятился, думая, что Филиппъ хочетъ его ударитъ (какъ разсказывалъ мн Филиппъ, описывая эту сцену) и позвонилъ въ колокольчикъ. Но когда вошелъ буфетчикъ, Филиппъ спросилъ только кофе, а Гёнгъ съ безумными ругательствами вышелъ изъ комнаты за слугою. А Филь благословилъ свою судьбу, что онъ не обидлъ гостя своего отца въ его собственномъ дом.

Онъ вышелъ на воздухъ. Онъ перевёлъ духъ и освжился подъ открытымъ небомъ. Онъ успокоилъ свои чувства своимъ обыкновеннымъ утшеніемъ — сигарою. Онъ вспомнилъ, что Ридли въ Торнгофской улиц приглашалъ въ этотъ вечеръ своихъ друзей курить; онъ слъ на извощика и поскакалъ въ своему старому другу.

Когда Филь вошолъ въ переднюю, онъ нашелъ Сестрицу и своего отца, разговаривавшихъ тамъ. Широкая шляпа доктора закрывала его лицо отъ свта лампы, горвшей необыкновенно ярко, но мистриссъ Брандонъ была очень блдна и глаза у ней были заплаканы. Она слегка вскрикнула, когда увидала Филя.

— А! это вы, милый? сказала она.

Она подбжала къ нему, схватила его об руки и облила ихъ горячими слезами.

— Никогда, о! никогда, никогда, никогда! прошептала она.

Изъ широкой груди доктора вырвался вздохъ облегченія. Онъ взглянулъ на эту женщину и на своего сына съ странной улыбкой — улыбкой несладостной.

— Богъ да благословитъ васъ, Каролина, сказалъ онъ напыщеннымъ, нсколько театральнымъ тономъ.

— Прощайте, сэръ, сказала мистриссъ Брандонъ, всё не выпуская руки Филиппа и длая доктору смиренный поклонъ.

Когда онъ ушолъ, она опять поцаловала руку Филиппа, опять облила её слезами и сказала:

— Никогда, мой милый, нтъ, никогда, никогда!

Глава XI ВЪ КОТОРОЙ ФИЛИППЪ ОЧЕНЬ НЕ ВЪ ДУХ