— Батюшка здоровъ? Его прежняя паціентка, лэди Джемини, здсь съ дтьми; какая ихъ куча! Вы пріхали здсь пожить? Ваша кузина, миссъ Туисденъ, здсь, съ Пенфолдами. Вчера на вечер у Григсоновъ она была необыкновенно хороша; безпрестанно танцовала съ Чорнымъ Принцомь, Улькомомъ. Врно я могу поздравить васъ. Шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ годового дохода теперь, и тринадцать тысячъ, когда бабушка его умрётъ; но эти негритянки какія-то безсмертныя. Кажется, дло ршено. Я видлъ ихъ сейчасъ на пристани, а мистриссъ Пенфольдъ читаетъ книгу въ бесдк. Это — проповди; мистриссъ Пенфильдъ благочестивая женщина. Кажется, они и теперь еще на пристани.
Торопливыми шагами идетъ Филиппъ Фирминъ къ пристани. Запыхавшійся Клинкеръ не можетъ за нимъ поспть. Хотлось бы мн видть лицо Филиппа, когда Клинкръ сказалъ, что «дло» ршено между миссъ Туисденъ и кавалеристомъ.
На пристани толпились няньки, гувернантки, дти; толстая женщина читала книгу въ одной изъ бесдокъ, но ни Агнесы, ни Улькома тамъ не было. Гд могли они быть? Не покупали ли они эти глупые камешки, которыхъ покупаютъ вс? или не снимаютъ ли силуэты чорной краской? Ха-ха-ха! Улькомъ едва ли захочетъ, чтобы его лицо было нарисовано чорной краской: это вызвало бы непріятныя сравненія. Я вижу, что Филиппъ въ ужасно дурномъ саркастическомъ расположеніи духа.
Вдругъ маленькая собачка, съ краснымъ ошейникомъ, бросается къ Филиппу, визжитъ, прыгаетъ, и если я могу употребить это выраженіе — цалуетъ его руки, и глазами, языкомъ, лапами, хвостомъ показываетъ ему самый дружелюбный пріёмъ, Броуни, Броуни! Филиппъ радъ видть собачку, стараго друга, который столько разъ лизалъ его руку и прыгалъ къ нему на колна.
Махая хвостомъ, Броуни чрезвычайно проворно бжитъ передъ Филиппомъ, спускается со ступеней, подъ которыми блестятъ зеленыя волны и направляется въ спокойный уединённый уголокъ, какъ разъ надъ водою, откуда вы можете наслаждаться чуднымъ видомъ на море, на берегъ, на Морской Парадъ и на гостинницу Албіонъ, и гд, еслибы мн было лтъ двадцать-пятъ и не было у меня другого дла, я охотно провёлъ бы четверть часа съ предметомъ моей любви.
Пробираясь въ лабиринтъ свай, Броуни подбгаетъ въ молодой парочк, смотрвшей на видъ, только-что описанный. Чтобы любоваться лучше этимъ видомъ, молодой человкъ положилъ свою руку, прехорошенькую маленькую руку въ самой щегольской перчатк, на руку своей дамы, и Броуни подбгаетъ къ ней и визжитъ, какъ-будто говоря: «вотъ кто-то идётъ», а двица говоритъ ему; «лягъ Броуни, лягъ».
— Нехороша это собака, Агнеса, говоритъ джентльмэнъ (съ курчавыми волосами), я подарю вамъ моську съ такимъ носомъ, на которомъ можно повсить шляпу. Слуга мой Рёмминсъ знаетъ одну такую. Вы любите мосекъ?
— Я обожаю ихъ, говорить его дама.
— Я непремнно подарю вамъ моську, еслибы мн пришлось заплатить за неё пятьдесятъ фунтовъ. Настоящія моськи очень красивы, увряю васъ. Однажды въ Лондон была выставка мосекъ и…
— Броуни, Броуни, прочь! кричитъ Агнеса.
Собака прыгаетъ на джентльмэна, высокаго джентльмэна съ рыжими усами и бородой.
— Пожалуйста не безпокойтесь, Броуни не укуситъ меня, говорятъ хорошо знакомый голосъ, звукъ котораго согналъ весь румянецъ съ розовыхъ щокъ миссъ Агнесы.
— Видите, я подарилъ моей кузин эту собаку, капитанъ Улькомъ, говоритъ джентльмэнъ: — и эта маленькая собачонка помнитъ меня. Можетъ быть миссъ Туисденъ предпочитаетъ моську.
— Сэръ!
— Если у нея такой носъ, что на него можно повсить шляпу, это должно быть прехорошеньная собака, и я полагаю вы намрены очень часто вшать вашу шляпу на него.
— О Филиппъ!.. говоритъ двица, но припадокъ ужаснаго кашля прерываетъ её.
Глава XIV
СОДЕРЖАЩАЯ ДВ ФИЛИППОВЫ БДЫ
Вы знаете что въ нкоторыхъ частяхъ Индіи дтоубійство обычай обыкновенный. Онъ входитъ въ религію страны, какъ въ другихъ округахъ сожиганіе вдовъ, на костр. Я не могу вообразить, чтобы женщины любили убивать себя самихъ и дтей своихъ, хотя он покоряются мужественно и даже весело уставамъ религіи, которая предписываетъ имъ уничтожать свою жизнь или жизнь ихъ малютокъ. Положимъ теперь, что вамъ и мн, европейцамъ, случилось прозжать мимо того мста, гд юное существо готовилось изжариться, по совту своей семьи и высокихъ сановниковъ ея религіи, что могли бы мы сдлать? Спасти её? Ни чуть не бывало. Мы знаемъ, что намъ не слдуетъ вмшиваться въ законы и обычаи ея родины. Мы отвернемся со вздохомъ отъ грустной сцены; мы вытащимъ наши носовые платки, велимъ кучеру прохать мимо и предоставимъ её ея печальной участи.