Привет, старик!— услышали мы.— Тут ерунда получается. Нужен твой совет, иначе секретариат зарубит. Понимаешь, есть пацан лет шести. Что с ним делать?.. Ничего не могу придумать... Какой игрек? Юнкор? А, юнкор?! Ну и что же у нас получится? Да-да-да! Все понял. Отлично придумано, старик! Сейчас сделаю. Чао-какао!
Бросив трубку, Макс довольно потер руки и стал оглядывать нас с Борькой, то и дело переводя взгляд на малыша. Наконец он хлопнул по плечу Борьку Самохвалова:
—Ты, пожалуй, больше похож. Хватай пацана — и скорее в кадр! Мамаша, одевайте объект.
Мишаня был готов через минуту. Макс тоже. Борьке и вовсе не нужно было готовиться. Ему, а заодно и мне, не помешало бы просто разъяснить, что задумали Макс с Сироповым. Я было заикнулся, но Макс недовольно скривился:
Потом, старичок. Потом, потом... Мне через полчаса надо быть во Дворце пионеров. Время — кадры, понял? Мой девиз!
Что делать-то с ним?— пробурчал Борька, ошеломленный натиском Макса.
Все повторяем!— скомандовал Макс.— Делай вид, что примеряешь мальчику костюмчик и ужасно радуешься обновке для братишки.
Самохвалов испуганно глянул Максу в глаза, но тот замахал руками:
—Потом, старичок! Потом, потом... Ты пойми, это же — творчество! Художественное обобщение! Ладно, позже, в редакции, объясню. Да скорее же ты!— взмолился Макс.— Я же во Дворец пионеров опаздываю.
Отщелкав уже знакомый нам всем сюжет, Макс быстро уложил фотоаппарат в сумку и, махнув рукой, стремительно выскочил из секции, оставив нас с Борькой наедине с нашими намерениями.
Ушла и мамаша с Мишаней. Завсекцией водворял на место «мухомор».
Суровцев засмеялся:
—Вот и отлично!— сказал он.— Теперь, думаю, эти костюмчики веселее пойдут.
Мухоморы?— спросил я.
Они самые.
А зачем их продавать, если они такие противные? И неправда это, что мамаша купила Мишане «мухомор». Неправда!
Не твое дело!— зло и холодно отрезал Суровцев.— Тебя бы в мою шкуру — вот бы поглядел я тогда, как бы ты запел, если бы тебе надо было свалить с собственной шеи эти костюмчики. Их мне восемь тыщ штук поставили. Ими на складе сто лет моль кормить можно, если не продать раньше. А кому продашь? Разве что слепому. Вот и приходится выкручиваться, идти на разные дипломатические штучки.
Это чтобы больше слепых становилось, да?— спросил я.— Чтобы эти ваши «мухоморы» люди посчитали за опята или лисички, или даже — за белый гриб?
Это у кого как получится!— усмехнулся Суровцев.— Покупатель — он же как малый ребенок. Не хочет ребенок кашки, противно ему. А ты ему — сказочки под кашку подпусти, ловкую побасенку. Он тогда и не заметит, как проглотил кашку. Сложная это наука, и не вам, мальцам, в нее встревать. Коммерция...
А с Леопардом Самсоновичем у вас тоже была коммерция?— не выдержал я.— Вы ведь и ему «мухомор» подсунули.
Что за чушь?— насторожился Суровцев.— Выражайся яснее.
Пожалуйста!— согласился я.— Могу яснее. Ваш Ромка вон что в кабинете зоологии сделал. И коньяк он в школу приносил. Он! Больше некому, мы это точно знаем... И что же? Чуть на меня все не свалили. А когда мой папа все объяснил директору, Ромке все равно ничего не было. Ромка ваш — как «мухомор». Ему все можно. За него краской заплачено. И еще — стенка какая-то. Мне папа говорил... И в редакцию вы на меня жаловались, будто это все я...
Суровцев криво усмехнулся:
—Ну, акселераты! Во все нос сунут. А стенка — что? Он за нее денежки заплатил. А что помог ему раз добыть дефицитишко — так как же не причинить добро хорошему человеку? Не в моих это правилах. Мне ваш Мантюш ничего дурного не сделал. И детей не обижал. Впрочем, чего я вам об этом толкую? Малы вы еще.
Суровцев глянул на часы и развел руками!
Мне пора. Сиропову, шефу вашему, привет! А газетку пусть пришлет.
Коммерция!— передразнил Борька Самохвалов Суровцева, когда мы спускались к выходу.— Вранье на постном масле. Ишь, как он ее одним костюмчиком актрисой сделал. Войдите в кадр... Войдите в кадр...
—А сам-то ты!— не выдержал я.— Сам-то...
Борька вздохнул:
—Ерунда какая-то... Понимаю, что ерунда, а ничего сделать не могу. И зачем Макс меня фотографировал — никак в толк не возьму. Как ты думаешь: что ему Сиропов по телефону сказал?
— Откуда я знаю. Я и сам ничего не понял. Ты же видел, как Макс спешил.
—Слушай!— подпрыгнул Борька и прямо-таки выхватил из моих рук сетку, которую дал мне подержать, когда «пошел в кадр» взамен мамаши,— Ты диктофон выключил?
А кто его включил?— удивился я.— Ты, что ли?
Ну!— и Борька нажал на черную клавишу.— Есть!
Когда же ты его включил?!— восхитился я.— И — так незаметно... Ну, молодец!
А как начался весь этот кинематограф — так сразу и включил. Просто так. Для смеха. Раз уж мы его взяли с собой, надо же было хоть что-то записать.
А если не записалось?— засомневался я.— Давай проверим.
Выбежав из магазина, мы присели на скамейку, включили диктофон и сразу же услышали строгий голос: «Мамаша! Одну минуточку!.. Вернитесь, пожалуйста. Нам без вас не обойтись...»
Суровцев!— расплылся в улыбке Самохвалов.— Попалась рыбка на крючок!