Приключения капитана Коркорана

— Черт тебя побери, вместе с твоей Нини и Зозо, — сказал вышедший из терпения Кватерквем. — На черта нам эта дрянь. Нельзя его выбросить за борт потому, что он не по собственной воле попал на фрегат, держать его здесь опасно. Спустить его на землю отнимет у нас много времени. А черт бы его побрал, этого Бабера!

Все это говорилось на французском языке, незнакомом индусу, но по выражению Кватерквема, Бабер понимал, что его присутствие очень неприятно путешественникам.

Что касается Коркорана, он, опираясь локтем в колено и поддерживая подбородок рукою, о чем-то усиленно размышлял. Наконец очевидно было, что он принял какое-то решение.

— Развяжи этого Бабера! — приказал он, обращаясь к Акажу.

Негр, видимо, колебался и сказал:

— Масса! Нехорошо развязать Бабера! Очень нехорошо. Бабер паршивая собака: он заколет Акажу, когда тот повернется к нему спиною.

— Исполняй приказание! — крикнул магараджа. — Это научит тебя не собирать паршивых собак на твой фрегат и не возить игрушек твоему господину Зозо.

Акажу повиновался. Когда Бабера развязали, он тотчас распростерся у ног магараджи, который спросил его строгим голосом, — правду ли говорит Акажу, но так как Бабер ничего не понимал по-французски, то подробно рассказал Коркорану, как произошло дело. Рассказ его вполне согласовался с тем, что передавал Акажу.

— Прекрасно! — сказал магараджа. — Если я тебя спущу на землю, каким ремеслом ты там займешься?

— Государь! — отвечал, нисколько не смущаясь, Бабер. — Каким же ремеслом мог бы я заняться, если не тем самым, каким занимался.

— То есть ты снова будешь поджидать путешественников, скрываясь у опушки леса?

Бабер утвердительно склонил голову.

— Но знай, что, если тебя поймают на месте преступления или уличат в его совершении, я прикажу тебя повесить.

— Государь! В мои годы невозможно изменить профессию. Мне уже минуло пятьдесят пять лет. Но я не останусь в вашем государстве, а отправлюсь в Бомбай, где меня еще очень мало знают.

— Боишься ты смерти?

— Кто? Я? Могу ли я бояться возвратиться в Лоно Брамы, отца всех тварей? Это значит очень плохо меня знать!

Бабер, улыбнувшись с гордым видом, выхватил нож из-за пояса Акажу и вонзил его себе в бедро. Кровь хлынула ручьем.

— Несчастный! Что ты делаешь? — крикнул Коркоран, вырвав у него из рук нож.

— Государь магараджа, это просто пустяки. Очень часто на ярмарке в Бенаресе я проделывал вещи и потруднее, чтобы меня считали за очень благочестивого человека и этим заработать несколько рупий. Так, например, там я всовывал себе в бок железный крюк. Посмотрите, у меня на теле более пятидесяти заживших ран и все они нанесены были добровольно, за исключением, быть может, шести.[10]

Рассказывая это, он спокойно останавливал кровь и завязал рану полотенцем, принесенным ему напуганным негром.

— Масса! — сказал Акажу. — Надо спустить на землю этого зверя. Я не хочу теперь взять его с собою на остров. Он съест Нини и Зозо.

— Ну хорошо, Бабер! Хочешь ли ты заработать сто тысяч рупий и отомстить англичанам?

Бабер при этом вопросе, улыбнувшись такой улыбкой, как улыбаются тигры, ответил:

— Государь, мне довольно мщения. Рупии будут излишни.

— Я тебе верю. Мне сдается, что ты любишь месть настолько же, как мой маленький Рама любит варенье. Но для большей верности я все-таки обещаю рупии. Вот в задаток кошелек, в котором имеется две тысячи рупий.

— Государь, это доверие меня радует и крайне для меня лестно, — ответил с видом достоинства Бабер, но я ничего не хочу получать от вас ранее, чем окажу вам услугу. С тех пор как мир существует и с тех пор как Вишну вышел из лотоса Брамы, а Шива из лотоса Вишну, никогда не появлялся на земле человек, превосходивший вас великодушием. Вы судите справедливо и склонны прощать. Да, я лгал, я крал, я убивал, я приносил гораздо более ложных клятв, чем нужно, чтобы небо поразило меня, но с этой минуты я весь ваш, весь принадлежу вам до самой смерти! Бабер никогда никому не повиновался, но теперь я клянусь вам в полнейшем повиновении!

— Почему он говорит с такой пламенной восторженностью? — спросил Кватерквем, не понимавший индусского языка.

— А потому, что он признал меня своим повелителем, — отвечал Коркоран по-французски. — Этот тигр почувствовал свою слабость по отношению ко мне и отныне будет мне предан, я в этом вполне уверен, так как хорошо изучил индусов.

— Будет предан в том же роде, как твоя Луизон? — возразил Кватерквем.

— Как тебе не стыдно сравнивать мою прелестную Луизон с таким зверем. Это прямо постыдно! Но вот мы и над английским лагерем. Я узнаю горку и реку, о которых мне говорил Акбар. Брось якорь, дорогой друг мой, в шестистах шагах от часовых, вот в этой пальмовой роще. — Вслед за тем, повернувшись к Баберу, Коркоран сказал: — Итак, ты желаешь предаться мне? Прекрасно! Я это принимаю!

Сказав это, магараджа протянул руку индусу, благоговейно ее поцеловавшему и безмолвно стоявшему, выжидая приказаний.