Приключения Кавалера и Клея

А затем однажды «вечером» ближе к концу июля Джо удалось настроиться на коротковолновую радиостанцию Рейхсрундфунка, направленную на Родезию, Уганду и остальную Британскую Африку. Эта англоязычная документальная радиопередача в радостных подробностях описывала создание и процветание чудесного местечка в Чешском Протекторате, специально разработанного «заповедника» (как назвал его диктор) для евреев той части Рейха. Местечко называлось Терезинштадтским образцово-показательным гетто. Джо однажды бывал в городке под названием Терезин, во время экскурсионной поездки вместе со спортивной группой «Маккаби», членом которой он состоял. Очевидно, это тусклое богемское захолустье преобразилось в счастливый, развитой, культурный город с розовыми садами, профтехучилищами и полным симфоническим оркестром, составленным из тех, кого диктор (по манере похожий на Эмиля Дженнингса, пытающегося подражать манере Билла Роджерса) назвал «интернированными». Последовало описание типичного музыкального вечера в «заповеднике». И вдруг, в самой середине этого музыкального вечера, к ужасу и восторгу Джо, там стал плавать богатый, пусть и бестелесный тенор Франца Шонфельда, его дедушки по материнской линии. Никаких имен диктор не назвал, но Джо совершенно точно не мог ошибиться ни насчет тех чуть хрипловатых обертонов, ни, раз уж на то пошло, насчет выбранного произведения — «Der Erlkönig».

Джо отчаянно силился извлечь смысл из услышанного. Фальшивый тон передачи, скверный акцент диктора, очевидные эвфемизмы, непризнанная правда, лежащая под сущим вздором о скрипках и розах (что все эти люди были изгнаны из их домов и против их воли собраны в это место лишь в силу своего еврейского происхождения), — все это скорее склоняло его к ощущению ужаса. Радость, спонтанная и неразумная, что охватила Джо, когда он впервые за пять лет услышал тонкий голосок своего дедушки, быстро улеглась под растущей неловкостью при мысли о том, что старик поет Шуберта в тюремном городке для аудитории заключенных. Никакой даты радиопередаче присвоено не было, и, пока музыкальный вечер все продолжался, а Джо напряженно обдумывал информацию, он все больше и больше убеждался в том, что пастельная восторженность и обещанное профтехобразование маскируют некую жуткую реальность, избушку на курьих ножках, выстроенную из пряников с леденцами, дабы заманивать туда малых детей и откармливать их для стола Бабы Яги.

На следующий вечер, обследуя частоты в районе пятнадцати мегагерц и рассчитывая на предельно дохлый шанс продолжения вчерашней программы, Джо вдруг наткнулся на радиопередачу на немецком, такую ясную и четкую, что он сразу же заподозрил в ней местное происхождение. Передача была аккуратно врезана в предельно тонкий промежуток частотной полосы между мощной азиатской службой Би-би-си и в равной мере мощной радиостанцией «АФРН-Юг». Если бы тебе только не случилось отчаянно разыскивать хоть какие-то вести о своих родственниках, ты бы наверняка проскочил мимо, даже не заметив этой немецкоязычной передачи. Голос со швабским акцентом и отчетливыми нотками едва сдерживаемой ярости принадлежал мужчине и звучал по-интеллигентски пискляво. Речь шла о том, что условия просто ужасны; все приборы либо вообще не работают, либо без конца ломаются; помещения для личного состава невыносимо тесны; а мораль упомянутого личного состава катастрофически низка. Джо взял в руку карандаш и принялся стенографировать филиппику мужчины. Он представить себе не мог, что могло побудить этого малого в столь открытой манере обнаружить свое присутствие. А затем, совершенно внезапно, с тяжким вздохом и усталым «Хайль Гитлер», мужчина закончил. Джо осталась только трескотня пустых радиоволн и единственное неизбежное заключение: на Льду были немцы.

Именно этого так страшились союзники еще со времен экспедиции Ритшера в 1938–39 годах, когда этот предельно основательный немецкий ученый, роскошно экипированный благодаря личным приказам Германа Геринга, прибыл на корабле-катапульте к побережью Земли Королевы Мод и принялся снова и снова запускать два превосходных гидросамолета «дорнье вал» в неисследованную внутреннюю территорию норвежской заявки, где они посредством аэрофотокамер занесли на карту свыше трехсот пятидесяти тысяч квадратных метров этой самой территории (тем самым впервые применив в Антарктике искусство фотограмметрии). Затем все эти земли были забросаны пятью тысячами стальных дротиков, специально разработанных для этой экспедиции, каждый с элегантной свастикой на конце. Таким образом данная территория была размечена, заявлена за Германией и переименована в Новую Швабию. Первоначальные сложности с Норвегией на предмет столь наглой самонадеянности были надлежащим образом улажены посредством завоевания этой страны в 1940 году.