Приключения на дне моря

В тот момент, когда мальчишки разглядывали, как люди подготовили диабазовую плиту для плотины, со дна котлована уходил последний монтажник, разобравший башенный кран. Это был последний человек, который ступал по дну Ангары. Скоро здесь заструится река. Уже на нижней насыпи черными жуками ползали бульдозеры и кивали ковшами экскаваторы. Они разбирали земляную перемычку: котлован под скалой Журавлиная грудь затоплялся.

А Костя-художник рисовал другую часть Ангары: около нашего берега. Тут было еще интересней! Дорога, которая вилась у подножия Пурсея, внезапно круто сворачивала и уходила в реку, преграждая ей путь. От этой каменной насыпи перекинулся к деревянному кораблю легкий мост. Так были соединены два берега.

Некуда было деваться реке! Ей оставили проход всего в сто метров.

И Ангара, словно табун диких лошадей, перескочив через каменный забор Падуна, тыкалась в, перемычки, ища выхода. С храпом, с гулом, с клочьями пены рвалась река под мост, выгибая спину горбатым водопадом. И был прекрасен в своем бешенстве этот дикий «табун». И очень силен: мощность потока, как подсчитали инженеры, составляла в этот момент сто тысяч лошадиных сил. Нелегко побороть такой поток. Но человек решил дать бой Ангаре.

— Хорошо ведь придумали, — сказал Костя, — перекрывать Ангару ее же скалами.

— Верно, хорошо, — ответил я. — В Куйбышеве, например, в Волгу кидали бетонные кубики. Сколько для этого надо бетона и сколько труда!

Мы посмотрели вниз, на дорогу. Там лежали каменные обломки. Не так давно в скалах прогремел сильный взрыв, и строители получили диабазовые снаряды для предстоящего боя. Машины подвезли их и сложили на площадках вдоль дороги.

— И кто это только догадался! — сказал я. — Вот молодец!

— Говорят, один крановщик из Куйбышева.

Тут я вспомнил Пашку, моего друга. Может, это он, беспокойная душа, придумал? Ведь он крановщик, приехал из Куйбышева и всегда, главное, думает, как бы что получше, как бы что подешевле сделать…

— А другой крановщик, — продолжал Костя, — слышал я, изобрел, как грузить глыбы. Чем их ухватить, когда в каждой несколько тонн? А он вот что придумал: забил в камни крючки, и теперь подъемный кран — раз! — и одним махом кладет камень в машину.

«Пускай это придумал и не Пашка, — сказал я себе. — Может быть, этот человек за свою жизнь сделал гораздо больше Пашки. Но разве познакомишься со всеми героями на такой стройке? Эти люди приготовили каменные снаряды, построили металлический мост, который не применялся еще ни на одной реке, и каждый день делают так много необычного, что даже начальник стройки не знает обо всем. Кто может сказать, сколько здесь героев?»

На картине художника Кости есть все. Вот мост и каменная насыпь. Вот лежат диабазовые глыбы, которые полетят в реку. Вот нарисована деревянная будка — штаб перекрытия, в котором сейчас, наверное, непрерывно звонят телефоны и составляется сводка готовности к штурму.

Нет на картине только любопытных, которые дивятся с моста на клокочущую Ангару и фотографируют все, что попадается на глаза. Художник оставил на холсте пустое место.

Подошел к нам паренек в сбитой на затылок кепчонке, осмотрел картину и посоветовал Косте:

— Ты зевак не рисуй. Ты лучше меня изобрази.

— А кто ты такой? — спросил Костя, тряхнув суворовским хохолком, и подмигнул ребятам. — Или ты и есть изобретатель пороха?

— Порох изобрели китайцы, — обидчиво сказал паренек. — А я мазист. Я поведу завтра двадцатипятитонный «маз». Может, слыхал про такой? Если не слыхал, спроси у шоферов, которые заняли в соревновании за подготовку к перекрытию последние места. Они завтра будут зеваками и могут заниматься рассказами. Ясно? А я буду работать.

— Ясно, — ответил Костя и, в свою очередь, спросил паренька, указав на мост: — Что это там такое? Может быть, уже начинают?

К краю моста осторожно подъехал самосвал. Пополз вверх кузов, и каскад брызг отметил сброшенную в Ангару глыбу.

— Это репетиция, — пояснил паренек, — пробный выезд. Бой завтра!

Про тайну, которая победила Падун

Ночью кажется: Ангара шумит сильнее, чем днем. Бывалый человек, послушав, как гудит, грохочет и взрывается вода, сказал бы так: точь-в-точь фронтовая артиллерия.

Непейвода и Пли лежат на одной постели у открытого круглого окошка. У обоих сдвинуты брови и сжаты губы. Что же, если им снится что-то про войну, они имеют право видеть себя в краснозвездных пилотках и с винтовкой в руках. Ведь их не будит речная канонада, а так крепко при грохоте спят обычно уставшие солдаты.

Третьему мальчишке ничего не снится, потому что он не спит.

Молекула лежит тихо и ждет, когда на втором этаже, в комнате лоцмана, погаснет свет и винтовая лестница погрузится в темноту. Тогда он сможет взять со стула молоток, незаметно для всех выскользнуть из дому и пробраться к Падуну.