Примерно раз в минуту откуда-нибудь раздавался страшный басовый гул, подобный тому, который мы услышали в зале. Словно пьяный великан с тупым ожесточением тянул по струне гигантского контрабаса смычок размером с уличный фонарь, поднимая высоту звука на несколько октав и затем небрежно бросая.
Эти звуки прерывали и заглушали тарахтение "сверчков" и прочие.
Я сказал "прерывали" - нет, накрывали, разрывали, растерзывали. Казалось, что порванные куски звуков зримо вибрируют в воздухе, как оторванные крылья гигантских бабочек.
О черт! До меня вдруг дошло, что этот гул на самом деле - "мяу!".
Обалдеть. Я потрясенно смотрел в ночное небо, скупо украшенное блестками звезд, и дрожал от удивления.
Иногда мяуканья накладывались друг на друга, потом все чаще, потом переходили в такой шум, как будто в саду бились врукопашную два батальона немых спецназовцев, способных только рычать.
На время баталии сверчки частично затихали.
Я не заметил, как рядом оказалась Бетти, и увидел ее, лишь нечаянно повернувшись.
- Старик пытался обговорить окончание сроков, - начала она весьма унылым голосом. - Ему так и не ответили толком, он уже срубился.
Оглушенный опьянением и грохотом сверчков, я смотрел на нее с идиотской улыбкой, пытаясь вникнуть в смысл ее слов.
- Я не хочу здесь работать, - беспомощно ныла Бетти. - Меня тошнит от этого кира. Меня тошнит от этой еды. От этих запахов. Я хочу домой! Ты из какого рода? - вдруг спросила Бетти.
Через какое-то время я понял, что она нарушает правила, и промычал, пытаясь выразительно глядеть на нее.
Она посмотрела на меня, хотела видимо что-то сказать, передумала и наконец махнула рукой.
- А, ерунда все это. Я - Лора Дайранс. Но лучше зови меня Бетти, хорошо?
- Ладно.
Дура.
Дайранс были одним из сильнейших родов. Какого черта ее занесло сюда - я не понял и пробормотал что-то. Девушкам ведь не нужно "отращивать крылья".
- Я поругалась с родителями. Психанула, - ответила она на мои мысли, и вдруг ее лицо исказилось, и она тихонько заплакала. - О черт, надо же было так вляпаться...
- Не унывай, - попытался я ее ободрить. - По быстрому разберемся и свалим обратно.
Я предполагал, что реальность окажется сложнее, но не насколько.
Не помню, как я уснул, но проснулся я, страдающий от жестокой тошноты, на полу небольшой комнаты, между храпевшим Угрюмым и сипевшим Стариком.
Выпив воды из своей фляжки, я снова уснул и проснулся уже утром, когда нас, опухших и страдающих, повели в Королевскую залу.
Там удостоились приема аж самой царствующей особы, чей покой нам вменялось в обязанность охранять.
- Ты как? - внезапно участливо спросил меня Угрюмый, оказавшийся рядом.
- Так себе, - ответил я после некоторого сбора мыслей и ощущений.
Принцесса. Вот эта... это существо - принцесса, еще раз повторил я себе, пытаясь войти в контекст происходящего.
Эбар, низкое притяжение, все такое. Всего два метра - малость по меркам Эбариума. Ну так ей было всего 14 лет.
Старик, слегка морщась и сдавленно отрыгивая с похмелья, возобновил свои нескладные стихоплетства.
...
Эта красивая болтовня продолжалась минут пять, а смысл ее был всего один - "скажите наконец, что же нам делать?"
Однако эбарцы были довольны. Их лица лоснились от удовольствия, глаза жмурились.
Наконец мажордом поднял руку, призывая Старика остановиться, и он замолк, кое-как закончив строку.
Тогда мажордом начал говорить.
Я честно пытался запомнить этот поток слов, но потом оставил попытки. Все равно, что пытаться передать словами возню сотни мух на навозной куче. Главное, что наконец-то выяснилась цель нашего контракта - разгон "львиных кошек" (так они назывались, о Боже, тут еще и львы есть) в королевском саду.
Разгон. Именно так.
Убивать нельзя их было нельзя - кошка у них священное животное. Однако эти священные животные мешали принцессе спать.
Но самое веселое было впереди. Справившись с приступом уныния, Старик начал выяснять срок контракта и вознаграждение, и долгое время мы и эбарцы никак не могли понять, что говорит другая сторона.
- Подождите! - воскликнул вдруг Старик, позабыв по стихи. - Это что, бессрочно?!
Эбарцы делали вид, что он не издавал никаких звуков, намекая, что ждут стихов.
Но Старик был в таком шоке, что не был способен на стихи.
- То есть навечно?! Нет, так нельзя. Мы требуем расторжения.