Приключения Оффенбаха в Америке

В Нью-Йорке есть еще два немецких театра и один французский, который играет время от времени, если сыщется директор. Но самым лучшим в США считается театр Уоллака, не уступающий европейским. Там ставят почти одни комедии, и в труппе нет «звезд», как здесь называют ведущих актеров, потому что все замечательно выучены и следуют одной методе, отличающейся от традиций старого театра: никаких выкриков и завываний, вычурных поз и вытаращенных глаз; актеры и актрисы держатся совершенно естественно, и это порой производит куда больший комический эффект, чем ужимки и гримасы. Я смотрел там пьесу под названием «Могучий доллар» о похождениях богатых американцев, бывавших в Европе. Всегда отрадно, когда люди умеют видеть смешное в самих себе. Эту комедию написал Бенджамин Вульф – в прошлом музыкант, игравший первую скрипку в одном бостонском оркестре, а ныне редактор музыкального отдела в вечерней газете. Главные роли исполняли выдающиеся актеры – мистер и миссис Флоренс. Эта пара играет дуэтом уже больше двадцати лет, в Америке ее просто обожают. Остальные поразили меня своей сыгранностью, и еще я заметил очаровательную инженю, которой самое большее семнадцать лет, – мисс Бейкер. Театром руководит мистер д’Энч, один из самых молодых и ловких нью-йоркских антрепренеров. Представьте себе: он ангажировал чету Флоренс на четыреста вечеров. Он собирается объехать с ними все главные города США от Нью-Йорка до Сан-Франциско и везде играть одну и ту же пьесу! Если бы я потребовал от Зульмы Буффар сыграть Лизхен четыреста раз кряду, не предложив ей других ролей, она бы выцарапала мне глаза!

Разумеется, больше всего мне хотелось увидеть музыкальный спектакль, поэтому через неделю после приезда я вновь побывал в театре Бута, где давали «Северную звезду» с английской певицей мисс Келлог – ей года тридцать два – тридцать четыре, и голос очень хорош. Оперу Мейербера плохо отрепетировали, ей не хватало цельности, особенно в финале второго акта. Хор и оркестр не поспевали друг за другом. Казалось, что слушаешь Вагнера. Меня развеселило, что в партере, среди зрителей, сидели несколько тромбонов и фаготов, время от времени подававших голос. «Кто бы это мог быть, – подумал я, – любители-добровольцы, явившиеся оказать бескорыстную (и непрошеную) помощь оркестру?» Впрочем, одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять причину этой аномалии: в оркестре не хватило места, и духовые отправили за барьер.

Вагнер, строящий собственный театр в Байройте, хочет спрятать оркестр под сценой – наверное, его музыка звучит проникновеннее, если доносится из преисподней. Оказывается, он неоригинален: эту идею уже опробовали в театре «Лицей». Сам я там не был, поскольку театр закрыт на всё лето, но мне рассказывали, что музыканты, загнанные в яму, невыносимо страдали от жары и спасались от нее как могли. В первый же вечер скрипач развязал галстук и расстегнул жилет. На следующий день альты поснимали пиджаки и играли в одних сорочках. Через неделю уже все оркестранты перестали стесняться. И вот однажды вечером публика вдруг увидела, как из-под пола идет дым, началась паника – а это курили музыканты! После этого оркестранты мужественно надели фраки и вернулись на свое место в зале.

Имеется в Нью-Йорке и своя Опера, но над ней как будто тяготеет проклятие. Меня это сразу заинтересовало, ведь в молодости я долго не мог отделаться от ярлыка jettatore – человека с дурным глазом (возможно, я как-нибудь вам расскажу, это довольно забавно… хотя мне было не до смеха). Уверен, что и вам будет любопытно узнать эту историю, так что слушайте, а я пойду собирать вещи: завтра утром я отправляюсь в Филадельфию.

Интермедия: ПРОКЛЯТИЕ ОПЕРЫ

Оперный театр на углу Восьмой авеню и 23-й улицы выстроил нефтепромышленник Сэмюэл Пайк из Цинциннати, потратив на него миллион долларов. Зал, рассчитанный на тысячу восемьсот зрителей, но способный вместить вдвое больше, торжественно открыли в январе 1868 года «Трубадуром» Верди, после чего там за четыре месяца представили семь оперетт вашего покорного слуги. Однако Академия музыки с 14-й улицы составляла Опере серьезную конкуренцию, и через год после открытия Пайк продал свой театр Джеймсу Фиску, вице-президенту железнодорожной компании «Эри», который переименовал его в Гранд-Опера.

«Большой Джим», «Бриллиантовый Джим», «барон-разбойник» – какими только прозвищами ни наделили Фиска, который и вправду был большой оригинал. Он сделал головокружительную карьеру от лоточника до биржевого маклера, обогатился на аферах с ценными бумагами и к тридцати двум годам превратился из худосочного оборванца в тучного миллионера, вытянув кончики усов в тонкие стрелки а-ля Наполеон III. Свою контору он устроил на втором этаже Гранд-Опера и прямо из своего кабинета спускался в подземный ход, который велел прорыть от театра к особняку своей любовницы.