Мистер Джайлс, получив напоминание о неподобающем своем наряде, сорвал с головы и спрятал в карман ночной колпак и заменил его шляпой солидного и простого фасона, которую достал из кареты. Когда с этим было покончено, форейтор поехал дальше; Джайлс, мистер Мэйли и Оливер следовали за ним не спеша.
Доро́гой Оливер с большим интересом и любопытством посматривал на приезжего. На вид ему было лет двадцать пять; он был среднего роста, лицо открытое и красивое, обхождение простое и непринужденное. Невзирая на разницу в возрасте, он так походил на пожилую леди, что Оливер мог бы догадаться об их родстве, даже если бы он не упомянул о ней как о своей матери.
Когда он подходил к коттеджу, миссис Мэйли с нетерпением поджидала сына. При встрече оба были очень взволнованы.
– Маменька, – прошептал молодой человек, – почему вы не написали раньше?
– Я написала, – ответила миссис Мэйли, – но, подумав, решила не посылать письма, пока не услышу мнение мистера Лосберна.
– Но зачем, – продолжал молодой человек, – зачем было рисковать, когда могло случиться то, что едва не случилось? Если бы Роз… нет, сейчас я не могу выговорить это слово… если бы исход болезни оказался иным, разве могли бы вы когда-нибудь простить себе? Разве мог бы я когда-нибудь быть снова счастлив?
– Случись самое скверное, Гарри, – сказала миссис Мэйли, – твоя жизнь, боюсь, была бы навсегда разбита, и тогда имело бы очень, очень мало значения, приехал ты сюда днем раньше или позже.
– А если и так, что удивительного? – возразил молодой человек. – И зачем говорить если? Это так и есть, так и есть… вы это знаете, маменька… должны знать.
– Я знаю, что она заслуживает самой нежной и чистой любви, на какую способно сердце мужчины, – сказала миссис Мэйли, – знаю, что ее преданная и любящая натура требует не легкого чувства, но глубокого и постоянного. Если бы я этого не понимала и не знала вдобавок, что, изменись к ней тот, кого она любит, она тут же умерла бы с горя, я почла бы свою задачу не столь трудной и с легким сердцем взялась бы за исполнение того, что считаю своим непреложным долгом.
– Это жестоко, маменька, – сказал Гарри. – Неужели вы до сих пор смотрите на меня как на мальчика, не ведающего своего собственного сердца и не понимающего стремлений своей души?
– Я думаю, дорогой мой сын, – ответила миссис Мэйли, положив руку ему на плечо, – что юности свойственны благородные стремления, которые не бывают длительными, а среди них есть такие, которые, будучи удовлетворены, оказываются еще более мимолетными. А прежде всего я думаю, – продолжала леди, не спуская глаз с сына, – что если восторженный, пылкий и честолюбивый человек вступает в брак с девушкой, на чьем имени лежит пятно, то хотя она и в этом неповинна, бессердечные и дурные люди могут карать и ее и их детей и, по мере его успеха в свете, напоминать ему об этом пятне и издеваться над ним; и я думаю, что этот человек – как бы ни был он великодушен и добр по природе – может когда-нибудь раскаяться в союзе, какой заключил в молодости. А она, зная об этом, будет страдать.
– Маменька, – нетерпеливо сказал молодой человек, – тот, кто поступил бы так, недостоин называться мужчиной и недостоин женщины, которую вы описываете.
– Так думаешь ты теперь, Гарри, – отозвалась мать.
– И так буду думать всегда! – воскликнул молодой человек. – Душевная пытка, какую я претерпел эти два дня, вырывает у меня признание в страсти, которая, как вам хорошо известно, родилась не вчера и возникла не вследствие моего легкомыслия. Роз, милой, кроткой девушке, навсегда отдано мое сердце, как только может быть отдано женщине сердце мужчины. Все мои мысли, стремления, надежды связаны с нею, и, препятствуя мне в этом, вы берете в свои руки мое спокойствие и счастье и пускаете их по ветру. Маменька, подумайте хорошенько об этом и обо мне и не пренебрегайте тем счастьем, о котором вы как будто так мало думаете!
– Гарри! – воскликнула миссис Мэйли. – Как раз потому, что я так много думаю о горячих и чувствительных сердцах, мне бы хотелось избавить их от ран. Но сейчас сказано об этом достаточно, более чем достаточно…
– В таком случае пусть решает Роз, – перебил Гарри. – Вы не будете отстаивать свои взгляды, чтобы создавать препятствия на моем пути?
– Нет, – ответила миссис Мэйли, – но мне бы хотелось, чтобы ты подумал…
– Я
– Она выслушает, – сказала миссис Мэйли.
– Судя по вашему тону, вы как будто полагаете, маменька, что она выслушает меня холодно, – сказал молодой человек.
– Нет, не холодно, – ответила старая леди. – Совсем нет.
– Тогда как? – настаивал молодой человек. – Не отдала ли она свое сердце другому?