– Конечно, нет! – сказала его мать. – Если не ошибаюсь, ее сердце принадлежит тебе. Но вот что хотелось бы мне сказать, – продолжала старая леди, удерживая сына, когда тот хотел заговорить, – прежде чем ставить все на эту карту, прежде чем позволить себе унестись на крыльях надежды, подумай минутку, дорогое мое дитя, об истории Роз и рассуди, как может повлиять на ее решение то, что она знает о своем сомнительном происхождении, раз она так предана нам всей своей благородной душой и всегда так безгранично готова пренебречь своими интересами – как в серьезных делах, так и в пустяках.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я предоставляю тебе подумать, – отозвалась миссис Мэйли. – Я должна вернуться к ней. Да благословит тебя Бог!
– Мы еще увидимся сегодня вечером? – с волнением спросил молодой человек.
– Позднее, – ответила леди, – когда я приду от Роз.
– Вы ей скажете, что я здесь? – спросил Гарри.
– Конечно, – ответила миссис Мэйли.
– И скажите, в какой я был тревоге, сколько страдал и как хочу ее видеть. Вы не откажете мне в этом, маменька?
– Нет, – отозвалась старая леди. – Я скажу ей все.
И, ласково пожав сыну руку, она вышла.
Пока шел этот торопливый разговор, мистер Лосберн и Оливер оставались в другом конце комнаты. Теперь мистер Лосберн протянул руку Гарри Мэйли, и они обменялись сердечными приветствиями. Затем доктор в ответ на многочисленные вопросы своего молодого друга дал точный отчет о состоянии больной, оказавшийся не менее утешительным, чем слова Оливера, пробудившие в нем надежду. Мистер Джайлс, делая вид, будто занят багажом, прислушивался, навострив уши.
– За последнее время ничего особенного не подстрелили, Джайлс? – осведомился доктор, закончив отчет.
– Ничего особенного, сэр, – ответил мистер Джайлс, покраснев до ушей.
– И воров никаких не поймали и никаких грабителей не опознали? – продолжал доктор.
– Никаких, сэр, – важно ответил мистер Джайлс.
– Жаль, – сказал доктор, – потому что такого рода дела вы обделываете превосходно… А скажите, пожалуйста, как поживает Бритлс?
– Паренек чувствует себя прекрасно, сэр, – ответил мистер Джайлс, вновь обретя свой обычный, снисходительный тон, – и просит засвидетельствовать вам свое глубокое уважение.
– Отлично, – сказал доктор. – При виде вас я вспомнил, мистер Джайлс, что за день до того, как меня так поспешно вызвали, я исполнил, по просьбе вашей доброй хозяйки, маленькое, приятное для вас поручение. Не угодно ли вам отойти на минутку сюда, в угол?
Мистер Джайлс величественно, с некоторым изумлением отступил в угол и имел честь вести шепотом краткую беседу с доктором, по окончании которой отвесил великое множество поклонов и удалился необычайно важной поступью. Предмет этого собеседования остался тайной в гостиной, но незамедлительно был обнародован в кухне, ибо мистер Джайлс отправился прямо туда и, потребовав кружку эля, возвестил с торжественным видом, что его госпоже угодно было в награду за его доблестное поведение в день неудавшегося грабежа положить в местную сберегательную кассу двадцать пять фунтов специально для него. Тут обе служанки подняли руки и глаза к небу и предположили, что теперь мистер Джайлс совсем возгордится. На это мистер Джайлс, расправив жабо, ответствовал: «Нет, нет», – добавив, что, если они заметят хоть сколько-нибудь высокомерное отношение с его стороны к подчиненным, он будет им благодарен, когда бы они ему об этом ни сказали. А затем он сделал еще много других замечаний, в не меньшей мере свидетельствовавших о его скромности, которые были приняты так же благосклонно и одобрительно и являлись такими же оригинальными и уместными, какими обычно бывают замечания великих людей.
Конец вечера прошел наверху весело: доктор был в превосходном расположении духа, а как ни был утомлен сначала или озабочен Гарри Мэйли, однако и он не мог устоять перед добродушием достойного джентльмена, проявлявшимся в разнообразнейших остротах, всевозможных профессиональных воспоминаниях и бесчисленных шутках, которые казались Оливеру самыми забавными из всех им слышанных и заставляли его смеяться, к явному удовольствию доктора, который и сам хохотал безудержно и, в силу симпатии, принуждал Гарри смеяться чуть ли не так же заразительно. Таким образом, они провели время очень приятно, насколько возможно при данных обстоятельствах, и было уже поздно, когда они с легким и благодарным сердцем ушли отдыхать, в чем после недавно перенесенных треволнений и беспокойства очень нуждались.