Нарядная особа, которая к тому времени обратила внимание на внешность Нэнси, ответила только взглядом, выражавшим добродетельное презрение, и призвала для переговоров с нею мужчину. Нэнси повторила ему свою просьбу.
– Как о вас доложить? – спросил слуга.
– Ни к чему называть фамилию, – ответила Нэнси.
– И по какому делу? – продолжал тот.
– И об этом незачем говорить! – возразила девушка. – Мне нужно видеть леди.
– Уходите! – сказал слуга, подталкивая ее к двери. – Хватит, убирайтесь!
– Можете вытолкать меня отсюда, но сама я не уйду! – резко крикнула девушка. – А уж я постараюсь, чтобы вы и вдвоем со мной не сладили. Неужели нет здесь никого, – продолжала она, озираясь, – кто бы согласился исполнить просьбу такого жалкого создания, как я?
Этот призыв произвел впечатление на повара, который благодушно наблюдал эту сцену вместе с другими слугами и теперь выступил вперед, чтобы вмешаться.
– Доложите-ка о ней, Джо, что вам стоит, – сказала эта персона.
– Да что толку? – возразил тот. – Уж не думаете ли вы, что молодая леди пожелает принять такую, как она?
Этот намек на сомнительную репутацию Нэнси вызвал бурю целомудренного гнева в груди четырех горничных, которые с великим жаром заявили, что эта тварь позорит свой пол, и решительно потребовали, чтобы ее без всякого сожаления бросили в канаву.
– Делайте со мной что хотите, – сказала девушка, снова обращаясь к мужчинам, – но сначала исполните мою просьбу, а я именем Господа Бога прошу доложить обо мне.
Мягкосердечный повар присовокупил свое ходатайство, и дело кончилось тем, что слуга, появившийся первым, взялся исполнить поручение.
– Так что же передать? – спросил он, уже стоя одной ногой на нижней ступеньке.
– Что одна молодая женщина убедительно просит позволения поговорить наедине с мисс Мэйли, – ответила Нэнси, – когда леди услышит хоть одно слово из того, что та хочет ей сказать, она сама решит, выслушать ли ей до конца или выгнать эту женщину, как обманщицу.
– Ну, знаете ли, вы что-то уж очень напористы, – сказал слуга.
– Вы только передайте эти слова, – твердо сказала девушка, – и принесите мне ответ.
Слуга побежал по лестнице. Нэнси, бледная, с трудом переводя дух, стояла внизу, прислушиваясь с дрожащими губами к тем громким, презрительным замечаниям, на какие не скупились целомудренные служанки; они принялись расточать их еще щедрее, когда вернулся слуга и сказал, чтобы молодая женщина шла наверх.
– Что толку соблюдать благопристойность на этом свете? – сказала первая служанка.
– Медь иной раз ценят дороже золота, хотя ему и огонь нипочем! – заметила вторая.
Третья удовольствовалась недоуменным вопросом: «Из чего же сделаны леди?» – а четвертая положила начало квартету: «Какой срам!» – на чем и сошлись эти Дианы.
Невзирая на все это – ибо на сердце у нее было бремя более тяжкое, – Нэнси, дрожа всем телом, вошла вслед за слугой в маленькую переднюю, освещенную висевшей под потолком лампой. Здесь слуга ее оставил и удалился.
Глава XL
Жизнь девушки протекала на улицах, в самых гнусных притонах и вертепах Лондона, но тем не менее она еще сохранила какую-то порядочность, присущую женщине, и, когда она услыхала легкие шаги, приближающиеся к двери, находившейся против той, в какую она вошла, она подумала о резком контрасте, свидетелем которого будет через секунду эта маленькая комнатка, почувствовала всю тяжесть своего позора и съежилась, как будто ей почти непосильно было присутствие той, с кем она добивалась свидания.
Но с этими лучшими чувствами боролась гордость – порок самых развращенных и униженных, равно как и возвеличенных и самоуверенных. Жалкая сообщница воров и грабителей, падшее существо, исторгнутое грязными притонами, помощница самых мерзких преступников, живущая под сенью виселицы, – даже это погрязшее в пороках создание было слишком гордым, чтобы хоть отчасти проявить чувствительность, присущую женщине, – чувствительность, которую она считала слабостью, хотя она одна еще связывала ее с человеческой природой, следы которой стерла тяжелая жизнь в пору ее детства. Она подняла глаза лишь настолько, чтобы разглядеть, что представшая перед ней девушка стройна и прекрасна, затем, потупившись, она с притворной беззаботностью, тряхнула головой и сказала:
– Нелегкое дело добраться до вас, сударыня. Если бы я обиделась и ушла, как сделали бы многие на моем месте, вы об этом когда-нибудь пожалели бы – и не зря.
– Я очень сожалею, если с вами были грубы, – отвечала Роз. – Постарайтесь забыть об этом. Скажите мне, зачем вы хотели меня видеть. Я та, кого вы спрашивали.
Ласковый тон, нежный голос, кроткая учтивость, полное отсутствие высокомерия или неудовольствия застигли девушку врасплох, и она залилась слезами.
– Ах, сударыня! – воскликнула она страстно, заломив руки. – Если бы больше было таких, как вы, – меньше было бы таких, как я… меньше… меньше…