– Сядьте, – настойчиво сказала Роз. – Если вы бедны или вас постигло несчастье, я от всей души и всем, чем могу, рада вам помочь. Сядьте.
– Разрешите мне постоять, леди, – сказала девушка, все еще плача, – и не говорите со мной так ласково, пока вы не узнаете, кто я такая. Становится поздно. Эта… эта дверь закрыта?
– Да, – сказала Роз, отступив на несколько шагов, словно для того, чтобы к ней скорее могли прийти на помощь в случае, если понадобится. – Почему вы задаете этот вопрос?
– Потому, – сказала девушка, – потому, что я собираюсь отдать в ваши руки свою жизнь и жизнь других. Я – та самая девушка, которая утащила маленького Оливера к старику Феджину в тот вечер, когда он вышел из дома в Пентонвиле.
– Вы?! – воскликнула Роз Мэйли.
– Да я, сударыня, – ответила девушка. – Я та самая бесчестная женщина, о которой вы слыхали, живущая среди воров, и – да поможет мне Бог! – с того времени, как я себя помню и когда глазам моим и чувствам открылись улицы Лондона, я не знала лучшей жизни и не слышала более ласковых слов, чем те, какими меня награждали. Не бойтесь, можете отшатнуться от меня, леди. Я моложе, чем кажусь, но я к этому привыкла. Самые бедные женщины отшатываются от меня, когда я прохожу по людной улице.
– Какой ужас! – сказала Роз, невольно отступая от своей странной собеседницы.
– На коленях благодарите Бога, дорогая леди, – воскликнула девушка, – что у вас были друзья, которые с самого раннего детства о вас заботились и оберегали вас, и вы никогда не знали холода и голода, буйства и пьянства и… и еще кое-чего похуже, что знала я с самой колыбели! Я могу сказать это слово, потому что моей колыбелью были глухой закоулок да канава… они будут и моим смертным ложем.
– Мне жаль вас, – прерывающимся голосом сказала Роз. – У меня сердце надрывается, когда я вас слушаю.
– Да благословит вас Бог за вашу доброту, – отозвалась девушка. – Если бы вы знали, какой я иной раз бываю, вы бы и в самом деле меня пожалели. Но ведь я тайком убежала от тех, которые, конечно, убили бы меня, знай они, что я пришла сюда, чтобы передать подслушанное. Знаете ли вы человека по имени Монкс?
– Нет, – ответила Роз.
– А он вас знает, – заявила девушка, – и знает, что вы остановились здесь. Ведь я вас отыскала потому, что подслушала, как он назвал это место.
– Я никогда не слыхала этой фамилии, – сказала Роз.
– Значит, у нас он появляется под другим именем, – заявила девушка, – я об этом и раньше догадывалась. Несколько времени назад, вскоре после того, как Оливера просунули к вам в окошко, когда пытались вас ограбить, я, подозревая этого человека, подслушала однажды ночью его разговор с Феджином. И я поняла, что Монкс, тот самый, о котором я вас спрашивала…
– Да, – сказала Роз, – понимаю.
– …что Монкс, – продолжала девушка, – случайно увидел Оливера с двумя из наших мальчишек в тот день, когда мы в первый раз его потеряли, и сразу узнал в нем того самого ребенка, которого он выслеживал, – я не могла угадать, с какой целью. С Феджином был заключен договор, что, если Оливера опять захватят, он получит определенную сумму, и получит еще больше, если сделает из него вора, а это для чего-то очень нужно было Монксу.
– Для чего? – спросила Роз.
– Он заметил мою тень на стене, когда я подслушивала, надеясь разузнать, в чем тут дело, – ответила девушка, – и мало кто мог бы, кроме меня, улизнуть вовремя и не попасться. Но мне это удалось, и я его не видела до вчерашнего вечера.
– А что же случилось вчера?
– Сейчас я вам расскажу, леди. Вчера вечером он опять пришел. Опять они поднялись наверх, и я, закутавшись так, чтобы тень не выдала меня, опять подслушивала у двери. Первое, что я услышала, были слова Монкса: «Итак, единственные доказательства, устанавливающие личность мальчика, покоятся на дне реки, а старая карга, получившая их от его матери, гниет в своем гробу». Он и Феджин расхохотались и стали толковать о том, как посчастливилось ему все это обделать, а Монкс, заговорив о мальчике, рассвирепел и сказал, что хотя он и заполучил деньги чертенка, но лучше бы ему добиться их другим путем; вот была бы потеха, говорил он, поиздеваться над чванливым завещанием отца, протащить мальчишку через все городские тюрьмы, а потом вздернуть его на виселицу за какое-нибудь тяжкое преступление, что Феджин легко мог бы обделать, а до этого еще и подработать на нем.
– Что же это такое?! – воскликнула Роз.
– Сущая правда, леди, хотя это и говорю я, – ответила девушка. – Потом Монкс сказал с проклятьями, привычными для меня, но незнакомыми вам, что если бы он мог утолить свою ненависть и лишить мальчика жизни без риска для собственной головы, он сделал бы это, но так как это невозможно, то он будет начеку, будет следить за превратностями его судьбы, и так как он знает о его происхождении и жизни – преимущество на его стороне, и, может быть, ему удастся повредить мальчику. «Короче говоря, Феджин, – сказал он, – хотя вы и еврей, но никогда еще не расставляли таких силков, какие я расставил для моего братца Оливера».
– Для брата! – воскликнула Роз.