Приключения Оливера Твиста

Мистер Даукинс с философическим спокойствием выслушал эти любезные комплименты и предложил любому из присутствующих джентльменов открыть фигуру, ставка – шиллинг. Так как никто не принял вызова, а трубку он к тому времени выкурил, он начал для развлечения чертить на столе общий план Ньюгетской тюрьмы тем куском мела, который заменил ему фишки; при этом он пронзительно свистел.

– Ну и скучища же с тобой, Томми!.. – после долгого молчания сказал Плут, перестав свистеть и повернувшись к мистеру Читлингу. – Как вы полагаете, о чем он думает, Феджин?

– Откуда же мне знать, мой милый? – оглядываясь, отозвался еврей, раздувавший огонь мехами. – Может быть, о своем проигрыше или о том уединенном местечке в провинции, которое он недавно покинул. Ха-ха!.. Верно, мой милый?

– Ничуть не бывало, – возразил Плут, перебивая мистера Читлинга, собиравшегося ответить. – А ты что скажешь, Чарли?

– Скажу, – ухмыляясь, отвечал юный Бейтс, – что он без ума от Бетси. Смотрите, как он краснеет. Боже ты мой! Ну и умора! Томми Читлинг влюблен!.. Ох, Феджин, Феджин, вот так потеха!

Потрясенный образом мистера Читлинга – жертвы нежной страсти, – юный Бейтс столь энергически откинулся на спинку стула, что потерял равновесие и полетел на пол, где и остался лежать, вытянувшись во весь рост (это происшествие отнюдь не уменьшило его веселости), пока не нахохотался вдосталь, после чего занял прежнее место и снова захохотал.

– Не обращайте на него внимания, мой милый, – сказал еврей, подмигивая мистеру Даукинсу и в виде наказания ударив юного Бейтса рыльцем раздувальных мехов. – Бетси – славная девушка. Держитесь за нее, Том. Держитесь за нее.

– Я хочу только сказать, Феджин, – отозвался мистер Читлинг, густо покраснев, – что это решительно никого не касается.

– Разумеется, – подтвердил еврей. – Чарли так себе болтает. Не обращайте на него внимания, мой милый, не обращайте внимания. Бетси – славная девушка. Делайте то, что она вам скажет, Том, – и вы разбогатеете.

– Да я так и поступаю, как она велит, – ответил мистер Читлинг. – Меня бы не зацапали, если бы я не послушался ее совета. Вам-то это оказалось на руку, правда, Феджин? Ну да ведь шесть недель ничего не стоят. Рано или поздно, это должно было случиться, так уж лучше зимой, когда нет охоты болтаться по улицам. Правда, Феджин?

– Совершенно верно, мой милый, – ответил еврей.

– Ты бы согласился еще разок посидеть, Том, – спросил Плут, подмигивая Чарли и еврею, – раз Бет дала тебе хороший совет?

– Я хочу сказать, что я бы не отказался! – сердито ответил Том. – Ну хватит! Хотел бы я знать, кто, кроме меня, мог бы это сказать, Феджин?

– Никто, мой милый, – ответил еврей, – ни один человек, Том. Я не знаю никого, кроме вас, кто бы мог это сказать. Никого, мой милый.

– Меня бы отпустили, если бы я ее выдал. Верно, Феджин? – с раздражением продолжал бедный, одураченный, слабоумный парень. – Для этого мне нужно было сказать только слово. Верно, Феджин?

– Разумеется, отпустили бы, мой милый, – ответил еврей.

– Но я ничего не выболтал. Правда, Феджин? – сказал Том, стремительно задавая один вопрос за другим.

– Нет, нет, разумеется, ничего, – ответил еврей, – вы слишком мужественны для этого. Слишком мужественны, мой милый!

– Может быть, это и верно, – отозвался Том, озираясь. – Но коли так, то что тут смешного, а, Феджин?

Еврей, видя, что мистер Читлинг не на шутку раздражен, поспешил уверить его, что никто не смеется; желая добиться серьезного отношения собравшихся, он воззвал к юному Бейтсу, первому обидчику. Но к несчастью, Чарли, уже раскрыв рот и собравшись ответить, что еще ни разу в жизни он не был так серьезен, не смог удержаться и разразился таким неистовым хохотом, что оскорбленный мистер Читлинг без дальнейших церемоний кинулся в другой конец комнаты и замахнулся на обидчика, но тот, наловчившись избегать преследователей, шмыгнул в сторону, дабы ускользнуть от него, и столь удачно выбрал момент, что удар попал в грудь веселого старого джентльмена и заставил его пошатнуться и отступить к стене, где он и остановился, тяжело дыша, а мистер Читлинг взирал на него с ужасом.

– Тише! – крикнул в эту минуту Плут. – Что-то тренькает.

Взяв свечу, он, крадучись, стал подниматься по лестнице.

Снова раздался нетерпеливый звон колокольчика. Все остальные сидели в темноте. Вскоре вернулся Плут и с таинственным видом шепнул что-то Феджину.

– Как? – вскричал еврей. – Один?

Плут утвердительно кивнул головой и, заслонив рукой пламя свечи, украдкой дал понять Чарли Бейтсу с помощью пантомимы, что лучше бы ему теперь не смеяться. Оказав эту дружескую услугу, он устремил взгляд на еврея и ждал его распоряжений.

В течение нескольких секунд старик кусал свои желтые ногти и пребывал в раздумье; лицо его подергивалось от волнения, словно он чего-то опасался и страшился узнать наихудшее. Наконец он поднял голову.

– Где он? – спросил еврей.

Плут указал на потолок и сделал движение, будто намеревался выйти из комнаты.

– Да, – сказал еврей, отвечая на безмолвный вопрос. – Приведи его сюда, вниз. Тсс! Тише, Чарли! Успокойтесь, Том! Смойтесь!