Приключения Оливера Твиста

– Ну конечно! – подхватила другая. – Она была развеселая. Много, много славных покойничков она обрядила, и были они такие милые и аккуратные, как восковые куклы. Мои старые глаза их видели, эти старые руки их трогали, потому что я десятки раз ей помогала.

Вытянув дрожащие пальцы, старуха с восторгом помахала ими перед носом собеседницы, потом, пошарив в кармане, вытащила старую, выцветшую от времени жестяную табакерку, из которой насыпала немножко табаку на протянутую ладонь своей приятельницы и чуть-чуть побольше себе на ладонь. Пока они так развлекались, надзирательница, нетерпеливо ожидавшая, когда же наконец умирающая очнется, подошла к камину и резко спросила, долго ли ей еще ждать.

– Недолго, миссис, – ответила вторая старуха, подняв на нее глаза. – Всем нам недолго ждать смерти. Потерпите, потерпите! Скоро она заберет всех нас.

– Придержите язык, старая идиотка!.. – строго приказала надзирательница. – Отвечайте мне вы, Марта: впадала ли она и раньше в такое состояние?

– Много раз, – отозвалась первая старуха.

– Но больше это уже не повторится, – добавила вторая, – то есть еще один разок она очнется, но ненадолго, попомните мое слово, миссис!

– Надолго или ненадолго, – с раздражением сказала надзирательница, – но когда она очнется, меня здесь уже не будет! И чтобы вы не смели меня больше беспокоить из-за пустяков! В мои обязанности не входит смотреть, как умирают здесь старухи, и я этого делать не стану. Запомните это, бесстыжие старые ведьмы! Если вы опять вздумаете меня дурачить, предупреждаю – я с вами быстро расправлюсь!

Разозлившись, она бросилась к двери, но крик обеих старух, повернувшихся к кровати, заставил ее оглянуться. Больная приподнялась в постели и простирала к ним руки.

– Кто это? – глухо кричала она.

– Тише, тише! – зашипела одна из старух, наклоняясь к ней. – Ложитесь, ложитесь!

– Живой я никогда уже больше не лягу! – отбиваясь, воскликнула женщина. – Я хочу что-то сказать ей. Подойдите ко мне! Ближе! Я буду шептать вам на ухо.

Она вцепилась в руку надзирательницы и, заставив ее сесть на стул у кровати, хотела заговорить, но, оглянувшись, заметила двух старух, которые, вытянув шеи, приготовились с жадностью слушать.

– Прогоните их, – слабеющим голосом сказала больная. – Скорее, скорее!

Старые карги, завопив в один голос, принялись жалобно сетовать на то, что бедняжке очень худо и она не узнает лучших своих друзей, твердили, что ни за что ее не покинут, но надзирательница вытолкала их из комнаты, заперла дверь и вернулась к кровати. Очутившись за дверью, старые леди переменили тон и стали кричать в замочную скважину, что старуха Салли пьяна; это было довольно правдоподобно, так как в дополнение к умеренной дозе опиума, прописанного аптекарем, на нее подействовала последняя порция джина с водой, которым, по доброте сердечной, тайком угостили ее достойные старые леди.

– Теперь слушайте меня! – громко сказала умирающая, напрягая все силы, чтобы раздуть последнюю искру жизни. – Когда-то в этой самой комнате я ухаживала за молодой красоткой, лежавшей на этой самой кровати. Сюда ее принесли с израненными от ходьбы ногами, покрытыми грязью и кровью. Она родила мальчика и умерла. Сейчас я припомню… в каком году это было?..

– Не важно, в каком году, – перебила нетерпеливая слушательница. – Ну, дальше, что скажете о ней?

– Дальше… – пробормотала больная, впадая в прежнее полудремотное состояние, – что еще сказать о ней? что еще… Знаю! – воскликнула она, быстро выпрямившись; лицо ее было багровым, глаза были выпучены. – Я ее ограбила. Да, вот что я сделала! Она еще не окоченела, говорю вам – она еще не окоченела, когда я это украла!

– Что вы украли, да говорите же, ради Бога? – вскричала надзирательница, сделав движение, словно хотела позвать на помощь.

– Одну вещь, – ответила женщина, прикрыв ей рот рукой. – Единственную вещь, какая у нее была. Ей нужна была одежда, чтобы не мерзнуть, нужна была пища, но эту вещь она сохраняла и прятала у себя на груди. Говорю вам – вещь была золотая! Чистое золото, которое могло спасти ей жизнь!

– Золото! – повторила надзирательница, наклонившись к упавшей на подушку женщине. – Говорите же, говорите… что дальше? Кто была мать? Когда это было?

– Она поручила мне сохранить ее, – со стоном продолжала больная, – и доверилась мне, единственной женщине, которая была при ней. Как только она мне показала эту вещь, висевшую у нее на шее, я сразу порешила ее украсть. Может быть, на моей душе лежит еще и смерть ребенка! Они бы лучше с ним обращались, если бы им все было известно.

– Что известно? – спросила надзирательница. – Да говорите же!

– Мальчик подрос и так походил на мать, – бессвязно продолжала больная, не обращая внимания на вопрос, – что я никогда не могла об этом забыть, стоило мне увидеть его лицо. Бедная женщина! Бедная женщина! И такая молоденькая! Такая кроткая овечка! Подождите. Я должна еще что-то сказать. Ведь я вам еще не все рассказала?

– Нет, нет, – ответила надзирательница, наклоняясь, чтобы лучше расслышать слабеющий голос умирающей. – Скорее, не то будет поздно!