Приключения, почерпнутые из моря житейского

– Господи, да что вы это! Что я за злодей своему барину!… Мне что: пилюли-то давать через час, не легче, все равно десять раз барин спросит: «Не пора ли?» – да десять раз сам побежишь посмотреть на часы… Что ж будешь делать: наше дело холопское; благо уж теперь в дом-то тысячу раз на день не побежишь справляться, здорова ли. Позвонит барин, спросит: что? как?… Ну, сказал, что лучше, дескать, ваше превосходительство, да и кончено.

– То-то же, сам ты умная голова, да и сердце-то у тебя доброе, – сказал доктор.

– А с чего ж ему и злым-то быть? ведь что ж, если подумаешь: все люди, все человеки… прости, господи, согрешения вольные и невольные.

Этим здравым рассуждением кончились жалобы Бориса на тяготу докладывать барину тысячу раз на день об одном и том же. Ему стоило только понять, что для здоровья Платона Васильевича звуки: «Слава богу, получше» – заменяли самые благотворные пилюли.

Таким образом, предоставив Платона Васильевича заботам и попечению искусного доктора и верного слуги, мы обратимся к Чарову.

II

На другой день после полученного от Эрнестины де Мильвуа пригласительного письма знакомые и приятели Чарова выбили всю мостовую у подъезда его дома, поминутно останавливаясь с вопросом: а что, дома Чаров? – «Никак нет-с!» – отвечал всем швейцар. На третий день этот ответ заменился более положительным: «не принимает-с, нездоровы».

– Что с ним сделалось?

– Не могу знать-с.

Прошло несколько дней. Дом Чарова как будто обратился в кокон червя в человеческом образе.

Посмотрим, как он там изменяется в бабочку.

Вот он в кабинете, развалился на диване и жжет сигару. Не и духе. Но язык его как будто развязался, во всех членах какое-то движение, глаза смотрят не наружу, а внутрь.

– У у-родина! – бормочет он сердито, – навязал себе на шею воплощенную добродетель!… Недотрога, sensitive [231] проклятая!…

В гостиной послышался звук рояля. Меланхолические аккорды как будто потрясли душу Чарова. Он вскочил, бросился из кабинета прямо в гостиную к роялю.

– Эрнестина! Ange [232]!… помиримся!

– Я с вами не ссорилась; к чему же мир?

– Ты такая странная!… Голова идет кругом! Знаешь что? Поедем прогуляться со мной, в кабриолете, за город.

– Это что значит? Мне, ехать с вами?

– Ну да, ну что ж такое?

– Нет!

– Черт!… – проговорил Чаров отвернувшись, – это невыносимо!

– Точно невыносимо, – отвечала, вставая с места, Саломея, – и потому мы лучше расстанемся.

– Ни-ни-ни!… Не сердись! Прости меня, не буду!… Ну, embrasse! [233]

Саломея презрительно покачала головой.

– Если любишь?

– Вы прежде взвесьте свои собственные чувства, что они в состоянии сделать для того, кого любят.

– Я? я все в состоянии сделать для тебя; все, что только хочешь: говори, приказывай.

– Приказывай! приказывают рабу. Вы не раб мой; но и я не буду наемной вашей рабыней!

– А! Так вам угодно… понимаю…

– Ничего, ровно ничего мне не угодно!… Я в вас ошиблась и вижу, что вы еще ребенок, для которого каждая женщина кукла!… Позвольте мне послать вашего человека.

– Куда-с?

– Нанять мне дом.

– Дом? Вам угодно меня оставить?

– Непременно!

– Нет-с, я вас не выпущу отсюда!

– Хм! – произнесла Саломея с презрительней улыбкой.

– Не выпущу – и кончено!

– Странно! Кажется, я свободна, не жена ваша, чтоб позволить вам так располагать мною!

– Эрнестина!

– Monsieur!

– Фу, демон какой! – проговорил Чаров по-русски, заходив по комнате.

– Я повторяю вам мою просьбу, – сказала Саломея.

– Какую-с?

– Я не желаю здесь оставаться…

– А я желаю. Я женюсь на вас.

– Я не могу переносить ваших шуток, увольте меня от них!… О, какое несчастное создание женщина!…

Саломея бросилась на диван и закрыла глаза платком.

– Ну, виноват, виноват! – вскричал Чаров, припав перед ней и схватив ее руку.

– Оставьте меня, сударь!

– Эрнестина!… я, право, не понимаю тебя: чего же ты хочешь?… Предлагаю все, что угодно, предлагаю себя… На, возьми!

– Мне ничего не нужно!

– Но я не могу без тебя жить… как хочешь, не могу!… Мне, черт знает, все надоело!… Только ты одна нужна мне…

– Позвольте, оставьте меня!… Я не могу быть жертвой вашей прихоти…

– Ну, убей меня, а потом иди куда хочешь!… Живой Чаров не пустит тебя от себя ни шагу!… Слышишь?… Ну, дай мне руку, дай, Эрнестина!

– Вы оскорбляете меня! вы злобно смеетесь надо мной!… Вы думаете, что меня льстит ваше богатство?

– Ничего не думаю, ей-богу ничего. Мне только нужна твоя любовь, любовь твоя.

– Любовь покупается только любовью.

– Но ведь я люблю тебя.

– Это любовь! – проговорила Саломея с усмешкой.

– Да какую же еще любовь тебе нужно?… Черт знает, право, женщины что-то воображают себе сверхъестественное в этой любви… Какая-то фантазия в голове; ну, не понимаю! Как тут понять?

– Кто не способен любить, тот и не способен понимать любви… Для вас нужна не любовь, а женщина… и все женщины для вас равны. Вы привыкли только утолять свои чувства, привыкли покупать наслаждение… Вы не способны любить!

– Я не способен любить?… Нет, я прошу вас это доказать! – вскричал Чаров, вскочив с полу и заходив взад и вперед.

– Доказать! Любовь не требует доказательств, – проговорила спокойно Саломея.