Приключения, почерпнутые из моря житейского

«По крайней мере теперь! – повторил Дмитрицкий про себя, смотря на Нильскую, – это что-то не сходится с «это невозможно». Бедные женщины: им хоть какие-нибудь нужны оковы, если нет оков любви!…» – Позвольте мне представить вам моего друга. Это достойный человек; вы его полюбите: его ум, образованность, сходство судьбы доставит вам приятную беседу с ним.

– Я очень рада, – сказала Нильская, – позвольте узнать его фамилию?

– Позвольте мне привести его сейчас же, потому что… Ну, словом, откладывать не для чего, – сказал Дмитрицкий и выбежал из кабинета.

Через десять минут он стоял уже в дверях номера, занимаемого Рамирским, и крикнул:

– Дома?

– Дома. Для чего ты просил меня подождать?

– Дело, важное дело; сейчас только решено, и я везу тебя к невесте.

– Это что такое?

– Все-таки то же; поедем, одевайся, нас ждут.

– Поздравляю; да для чего же мне-то?

– Да так, нужно в чем-то расписаться или свидетельствовать мою руку, право, не знаю, ну, словом, необходимо!… я сказал, что тебя привезу… Одевайся!

– Ты мне ни слова не сказал о своем намерении… Кто такая? – спросил Рамирский.

– Премиленькое, преочаровательное, препоэтическое существо!… вот и все!

– Послушай, – сказал Рамирский, задумавшись, – ты не знаешь, давно ли Нильская приехала из Петербурга?

– Давно ли? Да тебе это для каких соображений? Вот никак не могу понять!

– Так.

– Аа! так; это дело другое; следовательно, тебе это нужно непременно знать? Я непременно спрошу у нее.

– Ты часто у нее бываешь?

– Вот это вопрос, как вопрос: из ответа можно вывести какие-нибудь заключения… Ну, готов? шляпу!… Все твои вопросы я удовлетворю после, а теперь едем… Ты не поверишь, как счастлив тот, кто после долговременных несчастий может, наконец, воскликнуть с Видостаном [294]:

Там все приятства обретешь,
Невесту милую найдешь.

И особенно, душа моя, Федя, такую невесту! Невесту, которая пишет ие только стихами, но и прозой… Послушай, – продолжал Дмитрицкий, вынув тетрадку из кармана, – например, Море, которое я хочу перевести па венгерский язык. – Послушай: «Как мне описать вам море? Может быть, и лучше, что вы его не знаете?…»

– Дмитрицкий! – вскрикнул Рамирский, прервав его, – неужели это сочинила твоя невеста?…

– Это что за вопрос? – спросил Дмитрицкий. – Ты нешто знаешь сочинительницу?

– Нет, но я читал это Море в одном альбоме. Знаешь ли ты, что это море спасло меня от женитьбы против сердца, против желания… Но я тебе рассказывал…

– Что ты говоришь? Это просто чудо! совершенное чудо!

– Странный случай! Твоей невесте я обязан…

– Ну, ты сам поблагодаришь сочинительницу.

– Приехали? – спросил Рамирский, когда карета остановилась. – Скажи же мне по крайней мере имя и фамилию…

Дмитрицкий выскочил из кареты, не отвечая на вопрос.

Рамирский вошел за ним в дом.

Они остановились в гостиной в ожидании хозяйки,

– Садись, Федя; ты можешь быть здесь как дома, – сказал Дмитрицкий.

– Да скажи же, пожалуйста, имя и фамилию твоей невесты.

– Какой моей невесты? С чего ты взял, что я женюсь?

– Это опять какая-нибудь мистификация! – сказал с неудовольствием Рамирокий. – К какой же невесте ты меня привез?

– Скорее к твоей, нежели к моей.

– Барыня просит вас в кабинет, – сказала девушка, отворив двери и проходя в залу.

– Представляю вам моего друга, – сказал Дмитрицкий Нильской, сидевшей в креслах подле столика.

– Мосье Рамирский! – едва проговорила она, пораженная появлением неожиданного гостя.

Рамирский побледнел и бросил вопросительный взгляд на Дмитрицкого.

– Взаимная любовь, недоразумение, разлука, нежданная встреча, удивление и, разумеется, безмолвие; это так и следует, – сказал Дмитрицкий, – за всем этим следует объяснение, и потому я здесь лишний – и, как орудие судьбы, удаляюсь.

– Нет, mon cher, ты должен начать это объяснение, – сказал Рамирский, удержав его за руку.

– Не знаешь, с чего начать?… Хм!… С чего бы?… Да! вот тебе море; начни с него, расскажи, как оно спасло тебя от женитьбы с отчаяния. Выслушайте его, мадам Нильская, это просто чудеса! До свидания! Я тороплюсь в клуб обедать; а потом…

Не договорив, Дмитрицкий вышел и поехал в клуб. Он думал, что там найдет Чарова, но Чаров не был. Чарову некогда. Возвратись от Рамирского, он застал Саломею в слезах и отчаянии. Причиной слез ее был мосье Жорж, за которым она посылала и который, вместо того чтоб прибежать бегом и разыгрывать с ней моцартовскую сонату в четыре руки, уведомил ее, что приехал папенька и везет его с собой в Петербург.

– Господи! Что это такое опять, Эрнестина? – проговорил Чаров, взяв ее за руку.

– Выбросьте меня на двор, если вам несносны мои слезы! – крикнула Саломея, отдернув руку.

– Это просто ужас! – проговорил Чаров, махнув рукой, – ну, скажи, пожалуйста, к чему эти слезы, я, право, не понимаю!… Эрнестина!… Это с ума сойдешь!… покою нет!…

– Пожалуйста, ступайте спать, оставьте меня!

– Хм! До сна мне!…

– Вы провели свое время весело, утомились от удовольствий – чего ж еще нужно! Остается: спать, собрать силы для новых удовольствий!…