Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого (СИ)

Но это уже совсем другая история.

Глава восьмая Алексей Кириллович Синельник

В конце декабря обер-лейтенант, специальный государев порученец, Синельник Алексей Кириллович, был отправлен государём в полную отставку. На аудиенции Пётр в грубой форме объявил Алексею, что тот ему де боле не надобен, что получил де он, Алёха, в награду за труды свои, и дворянство, да и имение немалое в Малороссии, так что награда с лихвой окупает все его заслуги перед государством. Ждал от Алексея мольбы униженной и просьбы о милости, но Алексей глядел на Петра холодным, ничего не выражающим взглядом, не проронив ни слова. Пётр ярился всё боле и боле. Трахнул по столу кулаком, дёрнул усом своим кошачьим, теперь уже совсем сивым, взъярился, Приподнялся над столом.

– Почто не благодаришь государя своего, императора Российского! Ты, раб смердящий! Всё свою казацкую гордыню кажешь?! Да я вашего брата, казака усмирил и усмирять буду, я ваш Дон хером своим перепахаю, всю измену искореню! Что молчишь? Измену задумал? Щас вмиг к Разумовскому определю…?

– Государь, Царь Батюшка! Да нечто я могу что-либо супротив тебя замыслить? Я если бы и задумал злое супротив тебя али государства нашего, то и подумать я не поспею, а ты ужо всё прознаешь? Я благодарен тебе, конечно, несказанно, что выделил ты меня и на службу великою определил. Я и рад был служить и тебе и всему государству нашему. И нигде я себя не опозорил, труса не праздновал, бил всех врагов твоих и честь России-Матушки защищал. А не требую я награды особой, поелику, достаточно мне и всего того, что ты мне милостью своей определил.

Говорил он это всё тихим, монотонным голосом, глядя царю в глаза прямо, но без вызова.

– Государь, за время службы и сражений я смертельно устал. Устал от путешествий, от битв и крови. И то верно, что я уже и не в силах достойно тебе служить. Тебе надобен, другой, более молодой и предприимчивый с резвостию в уме и членах. А мне, Государь, позволь итить на покой, могилку супруги своей посетить, дела в имении своём поправить, и тихо встретить старость…

Речь Алексея, казалось, смягчила гнев Петра. Потому на этом разговор собственно и закончился. Он властным движением руки выпроводил Алексея прочь. Не обнял, ни спасибо не сказал, просто выгнал – и всё.

Алёха не почувствовал от этого ни горечи, ни сожаления. Только облегчение души, что ныне он стал свободным человеком, свободным, насколько может быть свободным дворянин в этой рабской стране. Перво-наперво надо поехать в родные свои Раздоры, могилку Танькину навестить. Да и с детьми не мешало бы повидаться. Благословить Кирюшку на службу, да и Настёнку свою замуж выдать, если в девках ещё. Надо бы хозяйство своё в порядок привести, заняться хлебопашеством, овощи выращивать, да кожами торговать. Планов было много, и с радостью ехал он домой. ДОМОЙ! К себе домой заниматься своими повседневными делами и просто жить.

По первой Алексей завернул в Белокаменную, продать свой домишко на Неглинной. Что и было и сделано очень быстро. Дом был небольшой, но в хорошем состоянии и в хорошем доходном месте. За два дни он обделал дело и, получив за дом 2000 целковых и двинул в путь побыстрее, пока разбойные людишки не прознали, прямиком двинул на юг, в сторону Воронежа.

В Воронеже на почтовой станции ждало его письмо от сына, Кирилла. Он де собирается в долгую морскую экспедицию с адмиралом Берингом, покорять остров Мадагаскар, что находится между Африкой и Индией. Что Государь де имеет намерение водрузить на сём острове штандарт и флаг Российский и сделать сей остров аки первую заморскую колонию Российскую. Что Кирилл Алексеевич скорбит о смерти матушке своей Татиане Макаровне и о пропаже сестрицы – Настасии Алексеевне. О последней этой новости Алексей узнал впервой. «Как пропала, когда? Где искать?

Письмо сие не внушило Алексею по отношению к Кирюшке, ни печали, ни сожаления. Они уже давно были чужие друг другу. Виделись очень изредка, а не говорили по душам и вовсе, не помнит уж когда. Только тревога за Настеньку всколыхнула его душу и заставила биться часто его уже почти равнодушное сердце.