Как нога-то? поинтересовался поравнявшийся с ним верховой стрелец. Болит, проклятая, мочи нет… скривился тот в ответ. Сказывают, тебя царские лекари смотрели? Да что этот басурманин понимать может, отмахнулся чернобородый. Дернул за ногу, окаянный, так, что я свету божьего не чаял увидеть, да велел ногу не тревожить. А как ее не тревожить? Все же лучше, чем верхом, рассудительно заметил его товарищ. Скажешь тоже, лучше… да лучше бы они мне винца налили! Я сам видал, как Прохору наливали. Не гневи Бога, Семен, Прошке-то весь бок пропороли. Сейчас лежит в беспамятстве, того и гляди богу душу отдаст! Вот-вот, оно ему все одно без надобности… пробурчал стрелец и с надеждой посмотрел на приятеля. Слышь, Игнат, ты бы попросил у артельщика? Ополоумел? В походе за пьянство и повесить могут! Так то здорового, а я хворый. А Пушкареву без разницы, какой ты! Это верно, пригорюнился чернобородый. Ну и ладно, не помру как-нибудь. Чего нового-то слыхать? Да чего тут нового, пожал плечами Игнат, побили маленько ляхов, да и удираем. Драгуны остались их задержать елико возможно, да потом нас догонят. Немецкие драгуны или русские? Панинские. Понятное дело православных не жалко… Тьфу на тебя! Хотя слушай… сказывают, один рейтар из московских жильцов поймал ляха, а тот оказался девкой! Иди ты! Вот тебе крест. И чего? Да ничего, ее государь увидал и захотел выкупить, а тот ни в какую! Женюсь, мол, на ней, и все тут! А царь чего, неужто зарубил? Кого зарубил? изумился Игнат. Как кого, жильца! Да господь с тобой, не стал он его рубить. Но девку отобрал? Зачем отобрал? Она сама с ним поехала, а государь рейтару свою шапку пожаловал. Ишь ты, озадаченно покрутил головой стрелец, а потом, тряхнув головой, заявил: Честь та велика, а деньгами все одно лучше! Я тоже думаю, что лучше деньгами получить, чем на латинянке жениться. Ага, особливо после царя. Ты о чем это? А ты думаешь, она ему для чего занадобилась? Царица не едет, Лизка в Кукуе осталась, беса тешить-то и не с кем. Тьфу ты, прости господи! Ну тебя, Семен: доведешь когда-нибудь до греха.
Между тем девушка, о которой они говорили, тряслась в седле посреди царских телохранителей. Панна Карнковская после всех приключений чувствовала себя совершенно разбитой и готовой вот-вот упасть. К тому же у бедняжки со вчерашнего вечера не было во рту даже маковой росинки, и она ужасно хотела есть. Но попросить окружавших ее суровых ратников не позволяла гордость, а пленивший ее герцог, казалось, совсем позабыл о бедной Агнешке. «Прежде он был совсем не такой…» невольно подумала она, припомнив взятие Дерпта. Город тогда был захвачен, прислуга в ужасе разбежалась, а Иоганн Альбрехт вдруг сам встал к плите и приготовил завтрак для себя и своих людей, не забыв пригласить к столу своих пленников Карнковских. При этом он шутил, рассказывал занятные истории и вообще был очень мил. Потом он добился, чтобы в Дерптский замок приехала ее тетя, и честное имя Агнешки не пострадало. Боже, были же времена, когда у нее было честное имя! Но почему он тогда отверг ее любовь?
Когда войска, наконец, остановились для привала, девушка была на грани обморока. Кое-как соскользнув с седла, она сделала несколько шагов и в изнеможении опустилась на траву. По-прежнему окружавшие ее русские ратники продолжали смотреть на нее с подозрением, как будто опасались какого-то злого умысла, но у нее уже не было сил обижаться.
Вы голодны? раздался негромкий голос совсем рядом.
Агнешка хотела было гордо отказаться от подачки, но смогла лишь измученно кивнуть. Человек, спросивший, хочет ли она есть, тут же сунул ей в руки кувшин с парным молоком и краюху хлеба. Господи, ей приходилось бывать на пирах у королевича и самых знатных магнатов Речи Посполитой, но никогда она не ела ничего более вкусного!.. Ожесточенно вгрызаясь в черствый хлеб и жадно запивая его молоком, девушка мгновенно, как ей показалось, покончила с предложенной ей пищей. Закончив есть, она подняла глаза и увидела, что Иоганн все это время внимательно наблюдал за ней. Внезапно Агнешке стало ужасно стыдно, что она ведет себя при нем как последняя мужичка. Однако в глазах герцога не было ни малейшей насмешки, а скорее сочувствие.
Прошу простить меня за проявленную невнимательность, мягко сказал я ей. В походе мы обходимся самой простой пищей, которая была бы слишком груба для вас. Но скоро будет готов ужин, и я прошу вас оказать мне честь…
Девушка рассеянно слушала, что он говорил, не слишком понимая смысл слов; очевидно, надо было что-то ответить, и она собралась с силами, но покачнулась и, так ничего и не сказав, растянулась на земле.
Сомлела девка, сочувственно прогудел Вельяминов, умаялась. Не похоже, покачал я головой в ответ, где О’Коннор? Кажется, у нее обморок. Известно где, раненых пользует. Он ведь не один? Пусть хоть помощника какого пришлет…