Чего тут у вас стряслось, православные? поинтересовался он, с интересом наблюдая за манипуляциями врача. Да вот пленница занемогла, лениво отозвался Никита. Ишь ты, а отчего? Да кто же ее ведает, басурманку… должно, притомилась в дороге. Едва с седла слезла, болезная, да и повалилась на землю. Вернуть бы ее, неожиданно вмешался Михальский, не обращая внимания на слова товарища. Только так, чтобы в польском войске даже самый последний пахолик узнал, что Владислав коханку в бою потерял, а его кузен ему ее вернул тут же. Зачем это? Ну как тебе сказать… задумался Корнилий, для людей благородных это будет выглядеть по-рыцарски. К тому же королевич, потащивший с собой на войну благородную панну, но не сумевший ее сберечь, изрядно потеряет в их глазах. Весьма многие будут смеяться над ним… Вы о чем тут разговор ведете, господа хорошие? весело спросил я у своих ближников. О бабах, Иван Федорович, тут же ответил Пушкарев. Ух ты, о бабах это хорошо! О бабах это я люблю. Ну и до чего договорились? Да вот гадаем, какой хворью твоя пленница занедужила. О’Коннор говорит утомилась. А может, она в тягостях? вдруг выпалил Вельяминов. Она же при королевиче по этому делу состояла… Весьма возможно, пожал плечами Михальский. Что-то рановато… буркнул Анисим и, стащив с ноги сапог, принялся перематывать портянку. Для чего рановато? не понял Никита. Она же с Владиславом больше года милуется. Вот-вот, при королевиче более года и ничего, а тут раз и уже брюхатая! Ты к чему речь ведешь, богохульник? Да есть тут у нас один человек божий, с невинным видом отвечал стрелецкий полуголова, утопленниц оживляет, невинность девам возвращает и от бесплодия тоже пользует. Ты на что это намекаешь, сукин сын? изумился я и повернулся к продолжавшему невозмутимо сидеть Михальскому: Эй, господин начальник охраны, тут государственный престиж поганят, а тебе, как я посмотрю, и горя мало! Ваше величество, подскочил тот, я, конечно, готов провести тщательное расследование, но опасаюсь… И чего же ты опасаешься? Что слова Анисима подтвердятся!
Вид во время этой речи у моего телохранителя был совершенно невозмутимый, и только в глазах играли смешинки. Анисим тоже пытался сохранять спокойствие, и лишь Никита, до сих пор фыркавший в кулак, не удержался и в голос захохотал. Через секунду к его смеху присоединился и я, а затем заржали и остальные.