Приключения продолжаются!

Едва мы вышли из-за внутреннего ряда колонн, и очутились в центральной части, где, собственно и расставлены полукругом столы — как на нас, словно башни главного калибра линкоров, повернули головы двое. Родитель, ясное ж дело. Сухой, эталонный полковник, с аккуратно подстриженными короткими усами и сединой в башке — сам Юлиус, ясное дело. И очень даже ничего, не старая мадама, схожая лицом с дочуркой. Зыркнули они на нас так, что захотелось вообще исчезнуть сразу. Правда, Хуго досталось несколько больше обсервации и негатива, ну, оно ясно — молодой. На меня глянули чуть более благосклонно, но лишь чуть. Впрочем, спустя секунду с изысканными дежурными улыбками хозяева поприветствовали нас наклонами головы, и мать Олли микроскопическим жестом указала направление к столу. Олли тут же продублировала, шепнув нам, чтоб садились, где свободно. Более на нас никто особо и внимания не обратил, как мне показалось.

Уселись мы уже порознь, я как мог изячнее вполз на стул с высокой спинкой, между двумя, сидевшими словно на иголках, гражданскими чиновниками среднего ранга и возраста. Ясное дело те самые приглашенные ‘оказанием чести’. Они на меня даже не покосились, преданно взирая на хозяев, словно откровения апостольского ожидали. Да уж. Чехова на них нету. Осмотрелся по сторонам — вежливо и аккуратно, чай не в цирке. Ого. Вот и знакомое лицо — капитан гвардии Аксель, собственной, что характерно, персоной. Впрочем, сидит откровенно скучая, подперев голову локтем и смотрит куда-то в пол посередь зала. Поискал еще знакомых — не нашел. Публика делилась именно как и рассказал Хуго. Ближе к хозяевам — важные тузы, трое дядек, двое возраста полковника, а один уже откровенно престарелый, и с ними две дамы некликвидного совсем возраста. Далее — капитаны и чиновники, пара моряков, две девицы возраста ‘замуж пора вчера’ и одна — совсем молоденькая, судя по тому, как общается с сидящим рядом дядькой в форме таможенного ведомства — то ли дочка, то ли сестренка. Ну а дальше, где и мы расположились — всякая шелупонь, в основном молодого возраста, или вот как эти чиновники… да и я сам. Ну, посмотрим…

Просидели еще минут пять, я пока изучил сервировку — нет, все более чем скромно, печеньки, сушки какие-то, завитушки печеные — чай это только предлог, ясно же. Не обжираться же мы на халяву приехали. Тут пробили часы за спиной хозяев, возле камина. Все тут же подтянулись и замерли. Началось. Я внутренне был готов к чему-то высокопарному, в стиле Фалька, но полкан сказал просто:

— Господа и дамы, рад всех вас видеть в добром здравии. Приятно, что вы к нам зашли. Предлагаю немного отдохнуть и выпить глоток чаю.

Тут же двери, ведущие в дом, распахнулись, и оттуда выскочила пара симпатичных горняшек, таща здоровенные двуручные чайники — на полведра, поди, каждый, из красивого, тонкого валашского фарфора.

— Эбиденский фарфор — ради смеха шепчу я соседу — Я его узнал. Мы, на войне, раз такой сервиз ради шутки расстреляли. Ух, здорово осколки летят!

Сосед икнул беззвучно и покосился на меня глазом бешеной лошади. А я подмигнул горняшке, наливавшей, как раз, ароматнейший (островной, не местное дерьмо!) чай другому соседу. Делая при том вид, что пытаюсь заглянуть поглубже в ейное декольте. Вопреки ожиданию, горняшка в ответ чуть заметно улыбнулась, и наливая уже мне чай, нагнулась самую чуть излишне, продемонстрировав это самое декольте на всю тактическую глубину. Даже я оценил, что уж говорить о соседях — они, по-моему, дай им хозяева разрешение — тут же в обморок бы и упали от такой бестактности и хамства. Но разрешения им никто не давал, потому они просто отодвинулись от нахала, то бишь меня, на полдюйма каждый, и отвернулись на целых пару градусов в разные стороны. Как же мне теперь быть, так одиноко стало…

Пока чаевничал, прикидывал. Про ‘дочку полковника Юлиуса’, похоже, и припоминаю что-то из разговоров в караулке. Я-то как-то только сейчас сопоставил, по вновьоткрывшимся. Кто-то хвастался, что ему кто-то хвастался, как ухитрялись сношать сию особу прямо в родительском доме, пока все прочие были на балу каком заняты, во внутренних покоях уединясь. Причем, то ли убежав потом через окно, то ли наоборот, через окно проникнув… И ходили слухи, что один отважный гардемарин, дабы пробиться к вожделеемому телу юной прелестницы, пробил брешь в могучей обороне, в лице суровой внешности служанки-камеристки, именно тем органом, которым и вожделел. Ибо и суровой внешности нестарым служанкам не чуждо ничто человеческое, особенно если это человеческое имеет соответствующие размеры и эрекцию. Ходили даже слухи, что общества и так сказать, темперамента одного воздыхателя за раз красавице порой было недостаточно… Но, как теперь я понимаю — на время своей ссылки с отцом в Улле, под строгий надзор, красавица Олли сдала первенство молоденькой девятнадцатилетней Аурине, дочке капитана порта, отчего и слышал я о ней относительно немного, бо и не интересовался особо юными развратницами. А оно эвон как…