Единственное, что могло в те дни разлучить нас с южным гостем — его многочисленные родственники. Родные и двоюродные сестры, живущие в Питере, бесконечно звонили на его сотовый, наперебой приглашая в гости, и тот был вынужден, с трудом размыкая наши любовные объятия, отправляться на очередное застолье, неизменно возвращаясь с пакетом угощений и домашних пирогов. Я ощущала себя Карлсоном, запертым на кондитерской фабрике! Нет, я не влюбилась — прекрасно понимая, чем отличается демо-версия от конечного продукта, я давно уже не путала туризм с эмиграцией. Но именно в эти дни в моей голове родилась крамольная мысль: а может, я такая же, как все женщины? И так же создана для семейной жизни, сопливых и любимых детишек, для семейного мини-вэна и веселой собаки с гордым именем голден-ретривер, для борщей и макарон, и вкусно пахнущих после стирки рубашек? Просто не встретился мне на пути тот человек, который принял бы меня такой, какая я есть, не разбудил дремлющие глубоко внутри инстинкты, для которого мне отчаянно захотелось бы купить красивую фарфоровую посуду и обновить фартук? Я отгоняла от себя эти глупые сентиментальные мысли, но стоило мне сесть за обеденный стол, над которым колдовал Борис, чокнуться с ним бокалом кроваво-красного вина и легко коснуться губами его губ, как волна чувств снова захлестывала меня: почему? Почему я всю жизнь вынуждена воровать у судьбы моменты счастья, как соседские яблоки и срывать запретные поцелуи, так и не насладившись вдоволь слишком краткими моментами любви?
— Тебе нужно поменять свою жизнь, — однажды сказал мне Борис, когда мы лежали в темноте, обнявшись, уставшие от очередного сексуального марафона. — Надо выйти замуж за хорошего человека, родить детей, поселиться в загородном доме и купить новую посуду!
— Это напоминает мне цитату из поваренной книги Елены Молоховец: «Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, — пошлите человека в погреб — пусть принесет муки, яиц, фунт масла, два фунта ветчины…» Думаешь, толпы владельцев загородной недвижимости, сбиваясь в боевые отряды, атакует мою квартиру на предмет получения руки и сердца? А я гордо отказываюсь и выкидываю в окно очередной подаренное жемчужное ожерелье?
— Должно быть именно так! — взволнованно произнес Борис.
— Ну в общем так и есть… — согласилась я, решив не дискредитировать свой светлый образ в глазах рыцаря Дон Кихота.
Однако дни любви закончились: две недели пролетели, как один день, и я с тяжелым сердцем побрела на кухню, чтобы совершить славный подвиг во славу своего героя: зажарить в духовке курицу-гриль и отварить три яйца всмятку. Щедро окропив слезами убиенную птицу, я засунула лимон в ее безжалостно выпотрошенную тушку и закинула на противень, представляя, как мой любовник станет есть жирную куриную ножку, вспоминая обо мне. Несмотря на протесты Бориса, я все же настояла на том, чтобы проводить его вокзал — как же можно лишить себя возможности в последний раз помахать платочком вслед уходящему поезду, уносящему от меня моего лучшего любовника? За день до расставания Борис сделал мне романтический подарок — серьги в форме сердечка, и сказал, нежно взяв меня за руки:
— Кусочек своего сердца я навсегда оставлю здесь, с тобой.
Если бы в тот момент над нами висел кинооператор, то мы вполне могли претендовать на «Оскара», ну или — в крайнем случае — на новую кинокамеру в программе «Сам себе режиссер». Я торжественно поклялась хранить сережки всю жизнь и непременно унести с собой в могилу.
На вокзале возле вагона нас нетерпеливо ожидали три толстые блондинки, расплывшиеся в лучезарных улыбках при виде Бориса. В руках они держали пакеты, в которых явно различались контуры жареных куриц и вареных яиц, у всех троих были усталые, но счастливые лица.
— Родственницы? — проницательно догадалась я.
— Да, сестры… — рассеянно ответил южный гость, принимая подношения блондинок. Из какого-то пакета выпала мармеладка.
Борис долго и страстно целовал «сестер» в алые губы, похлопывал их по мягким задам и обещал приехать еще. Когда очередь дошла до меня, я не придумала ничего лучшего, чем задать давно мучивший меня вопрос:
— Скажи, а почему тебя зовут Борис? Это же русское имя.
— На самом деле меня зовут Боюкага — «большой барин», — смеясь, ответил он и запрыгнул в вагон.
На перроне, обнявшись, в голос рыдали толстые блондинки, и золотые сердечки в их мясистых ушах издевательски блестели на солнце.
— Барин уехал!.. С большим… — всхлипнул Ангел и помахал вслед отъезжающему поезду помятым крылом.
По дороге домой я сняла серьги и сунула в руку удивленной бабушке, просящей милостыню у метро. Зачем мне кусочек сердца, распиленного на сотни обломков, щедро раздаренных всем принцессам нашего королевства? Нет, мне нужно целое!..
Глава 18
Дубина Джонсона.
Письмо:
Валерон, 24