– Формат, форматирование не сводятся исключительно к ограничению листажа, – занудно объяснял Головчинер, – это комплекс маркетинговых уловок, смысловых и стилистических отвязок и ограничений. Короткие мысли, короткие фразы, короткие простые слова. Да. Но формат – формат сам по себе – это не набор жёстких рамок, скорее, – жёсткий, своего рода подлинно-новый, обеспеченный компьютерными технологиями, коммерческий жанр. Главный, кроме краткости, признак? Пожалуйста. Все отформатированные слова непременно приобретают товарный вид, все слова, не только обложки, будто бы отглянцованы, даже грубые слова, даже мат, будто бы в предпродажном целлофане. И обязательно в целлофане том упакована холодная пустая насмешка, издёвка: всё катится не туда, всё не так…
– Иначе не купят.
– При том, что брежневизм, не говоря уж о сталинизме, покупатели целлофанированного чтива чтут как Золотой Век.
– А что учинили в «Золотом Веке»? Стыдно, хотя лично к Бакунину я не могу придраться. Рада, безобразная Аврова посрамлена, но само фарсовое награждение, несомненно, подводит трагическую черту…
– Даня, скажите, вы всё умеете точно вычислить… почему, когда я читаю классиков, что бы не описывали они, любые мерзости и ужасы, в тех же «Бесах», к примеру, я не лишаюсь тепла, душевного уюта, зато нынешняя чепуха в глянце окатывает могильным холодом. Скажите, скоро уже? Приближается Апокалипсис?
– Столько раз приближался, вечность испытывает нас постоянно, – протянул уклончиво Головчинер и, пожелав сослаться на развёртнутое авторитетное мнение Бродского, торжественно остановился. – Никогда не забуду нашей последней встречи, – вскинул голову, – был холодный, с утренними заморозками, март, как помнится, день Святого Патрика, ирландский праздник с парадом. На среднем Манхеттене конные полицейские загарцевали на перекрёстках, всё стало зелёным – пиджаки, плащи, шляпы и шляпки, даже белые гвоздики зелёнкой подкрасили, даже деревца до календарного срока зазеленели на ступенчатых террасах «Трамп-Тауэра», – Головчинер с артистическим вдохновением цитировал умным дамам своё эссе о прощальном свидании с Бродским, – тогда-то, подходя по Пятой Авеню к Пятьдесят Девятой улице, перед тем, как свернуть к «Самовару», Иосиф тихо сказал. – Взглянем в лицо трагедии…
Боже, до чего свежо и ритмично дышало море!
Белое платье мелькнуло во тьме ночной… – дрожал Валечкин голосок.
Кто он, кто? – гадал Соснин, присматриваясь к фланирующему бомонду, – с кем летала на Крит? Кто тот осчастливленный мистер
Сумочка мяукнула, Света достала телефончик, перламутровые ноготки были неотличимы от кнопочек. Молча послушала, переспросила шёпотом, – послать сигнал на его мобильник? Потом кивнула; чувствовалось, её пробила дрожь.
– Что это? – спросил Ук.
– Кое-что после вздохов при луне, – сказал, подходя Ванецкий.
Справа, над прибойной пеной, взлетели и упали, взлетели… упругая сила подкидывала попарно сцепившиеся тела; взмыла над платанами и кипарисами лазерная рекламка – «улучшаем качество спермы».
– Секс на батуте! – Света разомкнула уста, – клуб «Вдвоём» арендовал пляж у аквапарка, в клубе высоты не хватало, здесь – раздолье.
– Так и печень можно отбить, плашмя падают. Сколько синяков и переломанных костей будет после такого совокупления!
– А ещё призывают юношество к безопасному сексу, – покачал головою Ук.
– Они в прозрачных эластичных капсулах-постелях, в специальном белье и мягких костюмах, с датчиками, наподобие космонавтов. Видели процедуру-шоу примерки и подгонки капсул по телеку? Среди желающих-экстремалов отбоя нет – в глянце всё расписано в лучшем виде, сексологи проводят кастинг на совместимость.
Замигали огоньки, как светлячки, пробежало по волнам сине-сиренево-розовое сияние, разрываемое тут и там оранжеватыми вспышечками, зазвучал Скрябин.
– Датчики среагировали, оргазм, – объяснила Света.
– Рукотворная феерия! Все искусства вырождаются в зрелища, вы уловили убойную тенденцию, – расточал комплименты Аденьке Андрон Сергеевич, – и жизнь, задрав штаны, за искусствами к яркому зрелищу устремляется; Андрон Сергеевич звучно надкусил грушу.
– Сняв штаны, сняв, – поправил Ванецкий.
Приторно улыбавшийся Головчинер подошёл к Аденьке поцеловать руку, склонил седую, прошитую чёрными нитями голову; шокировал умных дам, те не понимали как дальше вести себя с серьёзным учёным, ставшим отступником.
– Всё-таки скандальная история с награждением, как в дурном сне, – Арганов сочувственно посмотрел на Аденьку, – кто бы подумал, что Бакунин… слов нет, хитёр, талантлив, умеет держать формат, но в этом забеге не считался даже тёмной лошадкой.
– Кто подкупал жюри, тот и подумал, – разрешил сомнения Арганова Ук.
– Марат Унгуров взбешён?
– Он не из тех, кто станет посыпать голову пеплом, он отомстит.
– Ещё бы, сверхприбыль увели из-под носа.
– Кто увёл? Кто такой шустрый?
– Опять «Мартини»? – спросила Света; наискосок, в углу балюстрады, белела тужурка бармена.
– А кофе можно?