Приключения сомнамбулы. Том 2

Война на Пицунде, с кем? – в который раз проглотил вопрос, промолчал, чтобы не нарываться на раздосадованно-удивлённый взгляд, – славное местечко для разворота военных действий! Танковая позиция у «Золотого Руна», вражеский десант на Лидзавском пляже… окопы в роще… А иноземная солдатня, захватившая бар «1300» в разгар веселья?! И вовсе ему было не понять, чего Света с сестрицей сейчас боятся? Им-то, юным и прелестным, кто и что угрожает?

– И как вам не завидовать? – так много знаете. Илья Сергеевич, кем был Дедал? Я слышала другое имя.

– Дедал изобрёл лабиринт и крылья, он был первым на земле зодчим, художником-созидателем, который себя художником осознавал, а сын его, Икар, недалёкий, порывистый юноша, неудачно опробовал отцовские крылья и плюхнулся в море; такой вот конфуз, но его имя, не в пример отцовскому, широко известно, его считают героем, первым решившимся на штурм неба, хотя в момент падения Икара в морскую пучину никто и бровью не повёл.

– Откуда известно про общее равнодушие?

– Если верить Брейгелевской картине, ни пахарь, ни пастух, ни рыбак не обратили внимания на падение героя, рыбак-то мог бы вполне помочь.

– Почему герой свалился с неба?

– Загадка! Мифологический герой солярного происхождения, рождённый солнечным светом, он назначен был доброй новизной преобразовывать мироздание, полетел навстречу солнцу и…

– И что?

– Солнце воск растопило.

– А из чего были крылья?

– Из глины, воска, перьев.

Теперь Света недоверчиво посмотрела на Соснина, замолчала, наверное, подумала, что её дурачат.

В подвесных сетчатых вольерах порхали колибри и попугайчики.

Морской бриз, ароматы субтропиков, благодать.

– Благодать! – повторил вслух, глубоко вдохнув и разведя руки, словно готовясь обнять этот прекрасный мир, словно готовясь к радостному полёту, Эккер.

– Просрали Россию!

Профессорша – руки в карманчиках синего университетского пиджачка – снисходительно улыбнулась. – Господа евразийцы сожалеют о вынужденном отдыхе от мессианства и жертвенности? – её интеллектуальное обаяние было неотразимым.

Однако мог ли возмущённый разум, вскипая, ощутить комариный укус иронии?

– Идеи глобализации – оружие новейшей бездуховной экспансии! Роханов-Ужинов не услышал тонкого голоска профессорши. Важно прохаживался под руку с Гульяновым и замер, чтобы повторно, громко настоять на своём под одобрительный кивок спутника. – Просрали тысячелетнюю Россию! В каганат превратили! Добавил с потухшим взором. – Лучшие мозги утекают, за углом посадка на автобус «Вологда – Франкфурт», так билеты на месяц вперёд распроданы, позор; и, выпрашивая сочувствие, на народного артиста глянул, тот кивнул – надорванное сердце Роханова-Ужинова подлечивала политическая лояльность Гульянова?

Мухаммедханов ласково обминал «Данхил». Вальяжный, расслабленный, он не позволял усомниться в том, что начинённый соблазнами мир вещей этой дивной ночью явно переигрывал мир идей.

– Утечка мозгов? Лучших? – таращась, бормотал Ванецкий, – нет, правительство работает, Дума законодательствует, мозги на месте.

Потухший, онемевший Роханов-Ужинов потёр грудь рукой.

– Сами признавались, Илия Илипповна, что предчувствуете беду, что нас ждёт много смертей, вот и я жду того же. Работы гробовщикам прибавится, – Мухаммедханов, сладко закуривая, сунул в огонёк зажигалки красные ноздри, поднял бархатные глаза, словно провожая унёсшуюся ввысь лазерную рекламку: «Гробы кедровые, душистые». – Вот вам, господа, первый симптом скорого кровавого бунта – хлеб дорожает.

– А как с бисквитами? – забеспокоился Ванецкий.

– Предчувствуя беду, не гоже её накаркивать, – рассуждала профессорша, – худо-бедно, но капитализм построен; Эккер с Аргановым согласно закивали.

– Чудный у нас получился капитализм – ступаю по ковровой дорожке, а боюсь провалиться в ад.

– Илия, дорогушечка, как йельские богословы порешили, бывает ли ад в раю? – мимоходом спрашивал Губерман.

– Рай – это супермаркет, где для богатеньких всё бесплатно? – семенил навстречу ему Ванецкий.

– Слыхали? Французы трест «Арарат» прибрали к шаловливым рукам.

– Аксёнов, что, пижонит или взаправду предпочитает исключительно отборным коньячком заправляться?

– Ничуть не пижонит! А коньяк он терпеть не может.

– Почему же пьёт?

– Чтобы не выходить из образа.

– ?

– Шутка!

– Умоляю вас, армянам-то, опущенным, не до шуток! Прославленный, ценимый сэром Уинстоном Черчиллем араратский брэнд злорадные французики переименовали в «Брэнди»!

– Ха-ха-ха! А кто науськал разбитного малого в толстовке разоблачать Довлатовский культ? Да так грубо, базар! И как доброго молодца-то в «Золотой Век» охранники пропустили?

– Умоляю вас, роли распределены! Одни плодят и пасут священных коров, другие их забивают…

– Третьи на плёнку снимают…

– Четвёртые монтируют, как хотят… как выгодно…

– Ха-ха-ха, пятые, послушные маркетологам, что надо присочиняют или вычёркивают… шестые денежки делят…

– И всё-таки, постмодернизм – мёртв!

Полоснул по довольным лицам гуляк прожекторный луч, в мочке Светиного уха сверкнул брильянтик.