Приключения сомнамбулы. Том 2

– Чем же вы намерены удивлять? Кульбитами, трюками, аттракционами? Чем серьёзнее постановочный подход – тем больше кульбитов?

– Мейерхольдовщина быстро устаревает, эксцентрика способна доносить лишь актуальные смыслы.

– В чём же вечный смысл? – повторно, на сей раз вам, задаю упрямый вопрос, – в чём? В том, чтобы нести свой крест?

– К сожалению, я вынужден повторить сказанное уже до меня – для нас такая трактовка была бы чересчур пафосной, мы воспользуемся красками пародии…

– Что вы намерены пародировать?

– То же, что тонко пародировал Чехов. Если вспомнить высокие образы, – тряхнул волосами режиссёр, – мотивы шекспировского «Гамлета». Коллизии взаимоотношений Треплева с матерью и, разумеется, – театр в театре… пародийность усилится от того ещё, что театр в театре мы снимаем в кино…

– Но ведь Чехов…

– Чехов, замечу, всякий, разный, а мы, как все догадываются, вовсе не мхатовские эпигоны, воспроизводящие в тысячный раз веранды с плетёной мебелью и разговоры, разговоры, разговоры, так ли, иначе интонированные, но сталкивающие героев в пропасть; нам захотелось сломать застарелые постановочные стереотипы, по сей день терзающие публику скукой, объяснить, наконец, почему провалилась «Чайка»…

– И почему же?

– Пока помолчу, – самодовольно осклабился режиссёр, тряхнул немытыми волосами, – пока это не только творческая, но и коммерческая тайна.

Тима доволен! А вот Света с Алисой растеряны… обе обхватили руками головы, что ещё будет?

Зажигается экран в экране. – Мы мучительно выбирали натуру, пока не помог случай, замечательное местечко нашлось неподалёку. Мы захотели осовременить действие, чтобы среда стала узнаваемой, чтобы натура щемила… даже искавших дорогу мотоциклистов-байкеров для эффекта документальности сочли возможным подклеить, посмотрите, мы ролик сняли. – Здесь, – комментировал режиссёр, вновь потряхивая сальными волосами, которые касались покатых плеч, – когда-то была барская усадьба с чудным тенистым парком, но усадьбу разрушили, некогда могучие дубы спилили… дорогу отвели петлёй так, что по дуге импровизированную сцену будут объезжать машины, на роль колдовского озера как нельзя лучше подойдёт… да, недавно теплотрассу прорвало, вода разлилась и зарастает осокой; тут и чайка спикировала на мусорный бак.

Лопнул пузырь? Лопнул?! Замелькали искажённые ужасом скорого разорения лица китайцев-тайваньцев, малайцев, индонезийцев.

И снова Бакунин, о перспективных планах: дописать ещё три вещи – «Дядю Ваню», «Три сестры», «Вишнёвый сад», затем синтезировать все четыре пьесы, включая «Чайку, в мета-пьесу, в один мета-спектакль… потом снять кино, многосерийное…

Никто уже не смотрел на экран, не слушал бакунинских обещаний; гремела музыка.

Алиса пробовала растормошить Тиму, ему бы выпить ещё, а она…

Света потянула Соснина за рукав.

танцуют все

Выплёскивалась дикая энергия, танцы выливались в общее помешательство, на кого была рассчитана замелькавшая реклама «Довлатовских чтений»? – выставка фокстерьеров, мутненькие контуры смытой временем чебуречной, где когда-то…

– Белой акации грозди душистые, – тихонько подпевала Валечке Света, – ночь напролёт нас сводили с ума.

Соснин и Света, обнявшись, покачивались в гуще танцующих, тесно прижимались друг к дружке, словно по-отдельности боялись потерять равновесие, плыли и растворялись в световых кляксах разнокалиберные колонны, фронтоны, арки, вспыхивали блики; красной медью отблескивали Светины волосы. Он касался коленями её пружинистых стройных ног, лёгкая ладошка легла на его плечо, её щека ласково потёрлась о его щеку… гладкая прохладная кожа, и такая же гладкая у Алисы, только теплее… и такой же миндальный запах… их запрессовали в целлофан, пропитанный парфюмерными ароматами? Ждал – вскипит ли желание? Ждал. Но и тонкие запахи духов, волос не опьяняли.

– Не тревожь ты себя, не тревожь, обо мне ничего не загадывай, – у бедняжки-Валечки садился голос, но пела, пела, заламывая руки; кто бы из молодых певичек выдержал без фонограммы суточный марафон?

«Мистические прорывы в апокалиптические видения»! – пылающая строчка изогнулась, сжалась, унеслась ввысь.

– Пробовали ЛСД? – прикоснулся губами к Светиному уху.

– Цветной сон, потом кошмар, из него трудно выйти. Когда выходишь, хочется всё-всё вокруг уничтожить, взорвать… а сейчас мне спокойно. Мне хорошо с вами, Илья Сергеевич, и я так вам завидую! Вы уверены в себе, не дёргаетесь, не суетитесь попусту, никого и ничего не боитесь, всё-всё понимаете, вы бы знали как я вам завидую, – прижимаясь, задрожала, залепетала, – я запуталась, с вами мне легче и – проясняется что-то, когда вас слушаю, по крайней мере кажется, что проясняется… это всё благодаря вам, у вас такая ясная голова. Хотя… Обычно мужчин насквозь вижу, вы – загадка!

– Почему же?

– Взгляд-то проникает насквозь, а ни на чём не задерживается, никакие ваши свойства не зацепляют, их будто нет, но… но что-то притягивает. Что главное в вас, что? Никак не пойму.

– Не горюйте, это мне самому не ясно.

– Правда, вы любите заглядывать в чужие окна?

– Правда.