Семьи муравьев-кочевников также очень медленно воспроизводятся, сильно вкладываясь в одно большое потомство за раз; это гарантирует, что семьи так же хорошо сформированы с самого начала, как новорожденное млекопитающее[630]
. Муравьям-кочевникам даже удается отказаться от инфраструктуры, которая удерживает большинство крупных сообществ на месте, и бродить по своему ареалу с ловкостью, необычной для такой огромной социальной группы. В результате своей сплоченности эти муравьи наиболее близки к достижению того, что бельгийский поэт Морис Метерлинк описывал как «скрытая власть, в высшей степени мудрая». О медоносной пчеле, виде, достигшем сходного уровня координации, Метерлинк спрашивал в 1901 году: «“Дух улья”? Где он, в ком он воплощается?»Здесь с нашими пчелами происходит то же, что и с большинством вещей этого мира; мы наблюдаем несколько их привычек и говорим: они делают то-то, работают так-то, их самки рождаются таким-то образом, их работницы остаются девственными, они роятся в такое-то время. Мы думаем, что знаем их, и не спрашиваем больше… Мы видим, как они спешат от цветка к цветку; мы наблюдаем трепетную суету улья; их существование кажется нам очень простым и ограниченным… Но стоит только вглядеться ближе и постараться дать себе отчет – и перед нами предстанет ужасающая сложность самых естественных явлений, загадка разума, воли, судеб, целей, средств и причин, непостижимая организация малейшего акта жизни [631]
[632].Загадки Метерлинка возникают одновременно более простыми и универсальными способами, чем он мог вообразить. Недавние исследования в области естественных и гуманитарных наук на самом деле доказывают, что общие черты между семьями, городами, организмами и формами сознания имеют глубокие корни, при этом принципы и ограничения действуют одинаково, независимо от того, смотрим ли мы на клетку, мозг, тело или сверхорганизм[633]
. На каждом уровне система демонстрирует личную идентичность и обособленность от посторонних. Каждая система требует средств для распределения энергии, питательных веществ и информации, а также удаления отходов.Меня больше всего волнуют неожиданные идеи, которые появляются в результате сравнений между этими различными уровнями организации. При изучении муравьев наше понимание до сих пор ограничивалось визуальной отличимостью отдельных рабочих: представьте себе попытку охватить целостность человека и ошеломиться видом нейронов и кровяных клеток. Я ожидаю, что метафора сверхорганизма проникнет в биологические, общественные и информационные науки и обогатит их. Чтобы это произошло, необходимо сначала понять основные функции муравьиной семьи так же, как врач понимает человеческое тело: его метаболизм и массу, его анатомию и внутреннюю интеграцию, его рост и развитие, его способность к воспроизводству, его чувствительность к раздражителям, его физиологическую стабильность и механизмы самовосстановления, его способность отличать себя от других, а также его способность двигаться и исследовать, достигать целей, собирать питательные вещества, общаться с другими и адаптироваться к изменяющемуся миру.
Через несколько месяцев после того, как с Дэвидом Холуэем в Сан-Диего мы увидели поле боя аргентинских муравьев, мы с Мелиссой решили пуститься в еще более экзотическое приключение. В январе 2008 года мы присоединились к исследовательской команде на острове Пасхи под руководством Джона Лорета, директора Музея науки Лонг-Айленда. Джон, который и в свои 80 лет обладает мускулистым телосложением морячка Попая, впервые посетил остров Пасхи в 1950-х с Туром Хейердалом, знаменитым своими путешествиями на «Кон-Тики». Теперь он возвращался туда для обследования пещер и чтобы с моей помощью поискать инвазивные виды муравьев.