Приключения женственности

Из-за руля выпорхнуло длинноногое существо в желто-белом, похожее на бабочку-капустницу, бросило взгляд на свой непострадавший бампер, оценило нанесенное чужой машине увечье и просунуло огорченное, почти детское лицо в Авино окошко:

— Простите меня, пожалуйста. Каждый раз, как поссорюсь с Вадиком, случается неприятность. Мы ведь не станем милицию звать? Я очень тороплюсь. Этого хватит?

На колени словно одеревеневшей Авы медленно спланировала зеленая сотня, которую она и не пыталась подхватить.

— С вами все в порядке? — забеспокоилась девушка. — Меня Юля зовут.

Неожиданное совпадение имен, как второй, целительный удар, вправило сознание Авы, и она заставила себя улыбнуться:

— Спасибо, поезжайте. Я тоже тороплюсь.

И тут подал голос Простенко.

— Мне здесь недалеко, — проворно вылезая из машины, пробормотал он. — Моя помощь ведь не потребуется, — легко убедил он остатки джентльмена в себе.

Несмотря на все потрясения, моральные и телесные — машина, когда в ней сидела Ава, была частью ее тела, — повинуясь автоматизму никогда не опаздывающего человека, точно в назначенное время она подъехала к служебному входу красного кирпичного театра. Сумрачная вахтерша в душегрейке защитного цвета, сидевшая под нимбом электрической лампочки, посветлела лицом, узнав, кто нужен вошедшей:

— Да вот же они!

Подсказка не понадобилась, хотя в вестибюле был полумрак, и к тому же раньше Ава видела актрису лишь из зрительного зала. Почти всегда та сопротивлялась своей роли, и в результате этой потаенной борьбы все больше раскрывалась природная сущность актрисы, которую спутать с кем-нибудь было уже невозможно.

Переждав, пока Федра стремительно, но несуетливо поздоровалась по имени-отчеству со всеми служителями, Ава назвала себя. Симметричные черты лица актрисы, правильность которых подчеркивал прямой пробор коротко стриженных соломенных волос, не сдвинулись ни на йоту, лицо ее осталось строгим и непроницаемым. Стало ясно, что тут нельзя позволить себе роскошь лелеять или хотя бы помнить собственные невзгоды. Войти — не влезть, а именно войти в ее душу и добыть там без вреда для нее и вообще без вреда для кого-либо — только с пользой для дела — сущностную информацию можно лишь, отдав расспросам не остаток — все силы. И по запутанной дороге в гримуборную, подробно рассказывая о книге и о том, что нужно от собеседницы, Ава постаралась поведать о своем восхищении и ее личностью, и ее работами, поведать в придаточном к придаточному, как можно незаметнее — неловко и стыдно хвалить человека в глаза, еще хуже, чем за глаза — ругать.

— Я уже пожалела, что согласилась с вами встретиться, — были первые слова, сказанные актрисой включенному диктофону. В ее шипящих угадывалась давняя, окончившаяся полной победой борьба с природной шепелявостью, и в то же время слышалось предупреждение, змеиная угроза тому, кто посмеет приблизиться к ней без ее на то желания. — Мы с Эрастом сделали лишь один спектакль — я предложила ему работать над «Федрой», и он согласился. Давно это было. У меня сейчас есть одна идея для театра, но нет режиссера. Эраст — хорошая кандидатура для того, чтобы ему все выложить, вложить и пустить этот поезд в путь. Он из тех режиссеров, которым очень приятно давать идеи, но у него много черт, которые останавливают. И зная уже Эраста, я ему об этом никогда не буду рассказывать.

Аве показалось, что диктофон иронически хмыкнул и подмигнул красным глазком. Кому же сейчас это говорится, как не Эрасту! «Никогда!» Как Ава устала иметь дело с элементарными проявлениями подавляемого подсознания! Если бы это было у нее на приеме, она объяснила бы, о чем говорит противоречие — актрисе хочется работать с Эрастом, но инициатива по ее понятиям должна исходить от режиссера, а он молчит. И что встретилась она с Авой как с посредником. Однако подтекст и подсознание в театральном мире вытаскиваются наружу только на репетициях, а сейчас — спектакль, единственное представление, и играть надо по их правилам.

— Вы совершенно правы — с Эрастом очень непросто, — поддакнула Ава, — но результат у вас с ним получился редкий. Думаю, он это и понимает, и ценит.

И Федра поняла, что ее уловка, осознанная или нет — неважно, сработала, и продолжила уже почти в автономном режиме. Хотя стоило Аве отлететь мыслями в сторону Тараса, как поток застопорился и грозил иссякнуть. Пришлось включиться, сделать небольшое профессиональное усилие — и сразу, как в горб верблюда, стали откладываться припасы, что потом, в будущем, подпитают ее раздумья все о том же, о Тарасе.