Прикосновение

– Меня довели до крайности, – ответила я. – Вы причините мне вред независимо от того, в чьем теле я нахожусь. Быть может, идеальным решением стало бы мое перемещение в одного из ваших подручных? Тогда вы могли бы избивать, пытать, мучить своего собственного подчиненного. Вам не кажется, что это было бы справедливее? Этот человек… Я обратилась просто в случайного прохожего. Ни в чем не повинного, а вот ваши сотрудники согласились работать, зная, на что подписываются… – Я прервалась и улыбнулась: – Хотя нет. Едва ли они понимали это до конца. Но они все равно могли догадываться о вероятности возникновения обстоятельств, схожих с той ситуацией, в которой сейчас оказались мы с вами. Так что продолжайте. Будьте мужчиной. Я никуда не денусь.

Под пластиком визора на лице Юджина показалась улыбка. Но это была искусственная улыбка, скрывавшая его истинные чувства.

– Все остальные могут покинуть помещение.

Да, он был здесь главным. Они вышли.

Юджин присел на корточки передо мной, прижав ладонь к прозрачной стенке моей клетки. Я выжидала, тайком подвергая проверке на прочность пластиковые оковы на своих руках и ногах, размышляя, сколько силы придется приложить, чтобы вырвать кресло из пола.

А затем Юджин начал раздеваться. Он размотал ленты, связывавшие перчатки с рукавами, брюки с ботинками, шлем с шеей. Освободил голову, откинув назад черные волосы, расстегнул молнию на комбинезоне, приоткрыв белый костюм снизу. Потом снял обувь, поочередно стащил брючины, оставшись в серых трусах и черных носках. На его ногах следы возраста казались более отчетливыми, чем на лице. На внутренних сторонах лодыжек образовались впадины, кожа на бедрах сморщилась жировыми складками. Он стянул с себя белый обтягивающий костюм, и показалась покрытая шрамами костлявая грудь. То, что ее покрывало, трудно было даже назвать кожей – по крайней мере, я никогда прежде не видела кожи, все еще заслуживавшей этого названия, будучи настолько изуродованной, сожженной и утратившей первоначальный вид. Он расставил руки в стороны, чтобы показать рубцы и полосы. Повернулся и продемонстрировал след от электрического ожога, пересекавшего всю его спину, от чего позвонки стали подобием набора бесформенных розовато-серых опухлостей. На плечах его были наросты размером с шар для гольфа – отметины неправильно сросшихся костей.

Он поворачивался и поворачивался, чтобы я имела возможность в полной мере оценить зрелище, а потом этот сразу постаревший человек, оставшийся в одних трусах, встал ко мне лицом, прижал ладонь к стеклу клетки и спросил:

– Вам нравится то, что вы видите, Кеплер?

А тебе нравится то, что видишь ты?

– Вы, возможно, встречались с тем, кто находился в моем теле, когда со мной это сделали. Он называл себя Куаньином – богом милосердия. Это была наша операция, которая закончилась провалом. В моем костюме нашлась прореха, и он сумел просунуть в нее свой тонкий палец. Я не помню событий, последовавших затем. Я принимаю три вида обезболивающих лекарств. Я мочусь кислотой. Дышу огнем. Мое тело подверглось всем существующим способам надругательства, но Куаньин не желал покидать его, ничего не говорил, ничего не делал, а лишь орал, рыдал и срал кровью в течение трех недель, пока его дух не оказался наконец сломлен вместе с моим телом и он не стал молить о смерти. Бывший коллега добровольно вызвался спасти меня. Ему было семьдесят два года, жена умерла, детей они не завели, а от тридцатилетнего курения ему стали изменять легкие. Он явился туда, где меня держали, и взялся за мою руку. Помню, я открыл глаза и увидел, как он мне улыбается – этот человек, мой друг, который научил меня всему. Но затем его улыбка вдруг померкла, и вот на меня уже смотрел снизу вовсе не мой друг, а Куаньин, который имел наглость называть себя милосердным. Мои коллеги там же всадили ему две пули в голову, а потом похоронили под видом моего друга со всеми почестями, которые тот заслужил за долгую жизнь. Конец оказался благополучным. Надеюсь, вы согласитесь на такой же исход, когда придет момент. А он придет непременно. Ну, так как, Кеплер, – он широко расставил руки в стороны, защитный костюм грудой валялся на полу, – вам нравится то, что вы видите?

«Очень нравится, – ответила бы Янус. – Очень, очень, очень!»

– Я знала Куаньин, – ответила я, медленно произнося знакомые слова с помощью незнакомого языка, – она была доброй.

– Единственным актом доброты, который совершил на моих глазах Куаньин, стала его смерть. Я хочу, чтобы вы поняли это. Мне надо, чтобы вы поняли, кто мы такие. Вы это понимаете?

– Да.

– Вам страшно?

– Да.

– Тогда проявите снисхождение к себе самой, если не к кому-то другому. Скажите, где Койл?

Я облизала губы.

– Один вопрос…

– Где Койл?

– Только один, а потом я скажу вам все. Скажу, и на этом закончим. Вы найдете подходящее тело с неизлечимой болезнью, и я уйду.

Он ждал – надломленная плоть, тяжелое дыхание.

Я закрыла глаза, стараясь облечь мысль в словесную форму.