– Какой ужас! Но хорошо, что вас быстро проверят. Я ждала несколько месяцев, – пожаловалась я, проведя языком по вставным зубам, крепившимся к деснам. – У меня жуткие проблемы с памятью! Представляете? Я разговариваю с незнакомым мужчиной в поезде, а потом прихожу в себя только через два месяца, оказавшись в одних трусиках в чужой спальне.
– Неужели? – воскликнула Осако Куйеши. – С вами тоже такое произошло?
– Да! Я была в полном шоке. То есть даже трусики были не мои… Но довольно обо мне. Расскажите, что стряслось с вами.
…Через сорок минут я вышла из здания больницы – молодой врач со стетоскопом на шее.
Три дня назад Осако Куйеши открыла глаза, не понимая, куда попала. Пять месяцев ее жизни бесследно провалились в какую-то черную дыру. А она ведь с трудом говорила по-французски. Последнее, что осталось в памяти: Осако у себя в Токио стоит в очереди за денежным пособием. Доктора оказались в полном недоумении, как и те добрые люди, которые пришли, чтобы расспросить ее, когда она была на приеме у психиатра.
– Все будет хорошо, – заверила я ее. – Вот увидите, врачи не найдут у вас ничего серьезного.
– Не думаю, – грустно отозвалась она. – В прошлом месяце умер мой муж, и я теперь совсем одна. Боюсь, моя жизнь никогда уже не наладится.
Осако проснулась одна в чужой квартире. Вот это мне показалось интересным. Если бы Янус покинула тело Осако в случае острой необходимости, в момент кризиса, она сделала бы это на заполненной толпой улице, в месте, где полно других тел, чтобы перемещаться из одного в другое. Переход в тихой квартире выглядел как нечто проделанное в спокойной обстановке. Даже заранее запланированное.
В поисках нового пристанища Янус я отправилась к Севр-Лекурб, к югу от монумента военным амбициям в виде Дома инвалидов.
Это оказалась сдающаяся на лето квартира, снятая на имя Осако, хотя та не помнила, как оформляла аренду. Первое лицо, которое Осако, должно быть, увидела – молодое, зеленоглазое, в пурпурном платке, – принадлежало уборщице, женщине из Марокко, говорившей на превосходном французском. Ее тапочки порвались у больших пальцев. Она сразу же воскликнула, что самочувствием мадам Осако уже интересовались. Сначала врачи, а потом в ее дверь постучались какие-то люди, и она рассказала им то же самое, что сейчас рассказывала мне, – как помогла мадам Осако, когда она споткнулась.
– Когда мадам споткнулась?
Уборщица не была абсолютно уверена в том, что видела. Она помнила, как постоялица споткнулась, а потом сама вдруг оказалась стоящей на улице, а мадам Осако кричала, очень громко кричала. Бедная женщина, с ней все в порядке?
– Вы оказались на улице, но не знаете, как туда попали?
– Конечно знаю! – воскликнула уборщица. – Я туда вышла! Только не помню, как и зачем, но я, должно быть, просто вышла из дома, потому что стояла на тротуаре.
– А на улице вы не видели, как кто-то уходит?
Забавно! Именно этот вопрос ей задали и те, другие, люди.
Янус, двуликая богиня, где ты сейчас? Из Осако в уборщицу, из уборщицы в незнакомого прохожего на улице. Вот только он не был незнакомцем, потому что это было спланировано. Нечто организованное самой Янус, а незнакомцем был… мсье Петрэн, который жил в доме номер 49, и у меня оставался только один вопрос, ответ на который мог помочь сразу разгадать этот ребус.
– Этот мсье Петрэн… Как вам показалось?.. У него соблазнительная попка?
Глава 61
Я вспомнила Уилла, своего помощника или мальчика на побегушках времен Мэрилин Монро, Аурангзеб и шампанского. Его тело я носила недолго, поскольку мы заключили с ним договор, и когда срок контракта закончился, я пожала ему руку, и он не боялся моего нового прикосновения. Я сказала:
– Удачи тебе, Уилл.
Он улыбнулся, сжал мою ладонь и ответил:
– Тебе тоже. Тебе тоже большой удачи.
Спустя тридцать два года я сидела в ресторанчике рядом с Коламбус-авеню в облике Мелиссы Белвин, когда туда зашел мужчина. Он был крупным, но не толстым, грузным, но одновременно легким в движениях. Он заказал крепкий черный кофе, датское пирожное и экземпляр «Нью-Йорк пост».
Я наблюдала, как мужчина быстро просмотрел полосы газеты с политическими скандалами, разоблачениями случаев коррупции, репортажами из стран с диктаторскими режимами, экономическими новостями, быстро добравшись до последних страниц. Вот спортивный раздел он принялся изучать всерьез, вчитываясь в каждую строчку, как в некий священный для него текст.
Через некоторое время я подошла к нему и села на высокий стул у стойки бара рядом с ним. Он едва оторвал взгляд от газеты, бегло глянул на меня, не ощутил никакой угрозы и вернулся к чтению. Другой бы на его месте всмотрелся повнимательнее, потому что в ярко-желтом платье, со светлыми локонами, я была красива по всем принятым в те времена стандартам.
– Как дела у «Доджерс»? – спросила я.
Он снова прервался, кинул на меня еще один взгляд, но и теперь не оценил моей внешности.
– Неплохо. Но могли быть и лучше.
– Тяжелый сезон выдался?
– У «Доджерс» не бывает легких сезонов. Тем приятнее ощущения, когда они побеждают.