Прикосновение (Пьесы)

А н д р е й (добродушно). Ты не обижайся, тебе же ведь что картины, что картошка — одно и то же. Сама же сказала, что ничего в них не понимаешь. За чем пошлют, за тем и едешь. Знай себе службу несешь… А для таких дел (показывает на картины) душа нужна. Иной раз вот песню какую слушаешь или на природу смотришь — и даже плакать хочется от радости. Вот почему иная песня так глаза щиплет? Потому, что она настоящая. Конечно, народ можно обмануть. Скажем, сочинил кто песню такую для денег… Ну, попоют ее люди немного, да и бросят, забудут. А настоящие песни сколько живут, и помнят их все. Может, даже и имя того, кто ее выдумал, забудут, а песню — нет, поют… (Вытаскивает из ящика очередную картину, но, обнаружив, что на ней изображена обнаженная натура, поспешно сует назад. Бросает взгляд на Адалат — не заметила ли? Вытаскивает другую картину, вешает, потом еще одну, переставляет, вешает новую, раскладывает картины, как пасьянс. Он очень увлечен.)

А д а л а т. Здесь речка недалеко.

А н д р е й. Что? (Вдруг понимает, что занимается не очень интересным для Адалат делом, отложив очередную картину, подходит к крыльцу сгоревшей избы, на котором она сидит.)

А д а л а т. Жарко.

А н д р е й. А ты плавать умеешь?

А д а л а т. Нет.

А н д р е й. В Алма-Ате моря нет?

А д а л а т. Нет.

А н д р е й. А в Баку есть.

А д а л а т. Знаю.

А н д р е й. Я же говорю — везучий я, поеду теперь с тобой в Алма-Ату жить. (Смеется.) Солнце уже садится, пора на ночь готовиться. Потом темно будет. Ты где ляжешь? Не побоишься одна? Может, рядом ляжешь? Все равно ведь поженимся…

А д а л а т (усмехнувшись, встает). Я пойду к речке.

А н д р е й. Купаться будешь?

А д а л а т. Там посмотрим.

А н д р е й. Меня возьмешь с собой?

А д а л а т. Иди, если хочешь… Тебе же все равно купаться нельзя. (Показывает на его раненую ногу.)

А н д р е й. Я на бережку посижу. Подглядывать не буду, не бойся. Я же бакинец, у нас на этот счет строго…

А д а л а т. Я мыло возьму. (Идет в церковь, там, у ящика с картинами, лежит ее вещмешок.)

А н д р е й. В Баку, знаешь, особый народ живет — вроде русские, а уже не русские, армяне, а уже не армяне, и азербайджанцы не такие, как в других городах.

Адалат роется в мешке, вытаскивает какое-то белье, оглядывается на Андрея.

А д а л а т. Отвернись. (Заходит за ящик с картинами, переодевается.)

А н д р е й (послушно отворачивается в сторону). Конечно, каждый народ везде хочет свои обычаи сохранить, иначе быть не может, а все же в Баку свои порядки, особенные, и каждый их уважает, какой бы он нации ни был. Вот я, к примеру, русский, а насчет женщин такой же строгий, как азербайджанец. И брат мой Карлуша тоже. Если сестер наших кто в шутку заденет или приставать начнет, так мы его тут же, бывало, так накажем, что на всю жизнь нас запомнит! А как же иначе? Уважение должно быть. И мы тоже, конечно, ничего лишнего себе не позволяем. Карлуша вон как начал встречаться с девушкой, еще когда в школе учился, так и женился на ней. И пальцем ее не тронул, пока свадьбу не сыграли… Я это к чему говорю? (Смеется.) Может, поедешь к нам в Баку жить? А? У меня мамка добрая… Слышь?

А д а л а т (из-за ящика). Слышу.

А н д р е й. И я сам тоже веселый. Хорошо жить будем. Ты чего там так долго?

А д а л а т. Сейчас иду.

У Андрея вдруг появляется желание пошутить. Опираясь на винтовку, он скачет к крайней избе и прячется. Закончив приготовления к купанию, из-за ящика с картинами появляется  А д а л а т. Ищет глазами Андрея.

Я готова. (Оглядывается по сторонам.) Андрей… Андрей… где ты? Ну, я пошла. (Делает несколько шагов, останавливается.) Андрей… (Начинает беспокоиться.) Ты что молчишь? (Кричит.) Андрей! (Возвращается к церкви.) Андрей, где ты?