Прикосновение разрушения

– Я не должна быть здесь, – повторила Лекса, когда ее мама вышла из комнаты.

Персефона присела на край ее кровати.

– Лекса, – обратилась богиня к подруге.

Хоть и не сразу, та подняла голову и встретилась взглядом с Персефоной.

– Ты не помнишь.

На глазах у Лексы заблестели слезы.

– Я была счастлива, – сказала она.

– Да, ты была счастлива, – в груди у Персефоны поднялась надежда. Может, подруга наконец начала вспоминать. – Ты была счастливейшим человеком из всех, кого я знаю. И ты была влюблена.

Лекса помолчала, а потом сдвинула брови.

– Нет, – покачала она головой. – Я была счастлива в подземном царстве.

Персефона была ошарашена. Вот этого она совсем не ожидала от нее услышать.

– Почему я здесь? – снова и снова спрашивала Лекса. – Почему я здесь? Почему я здесь? Почему я здесь?

Ее голос становился все громче, и она начала раскачиваться, тряся кровать.

– Лекса, успокойся.

– Почему я здесь?! – закричала она.

Персефона встала.

– Лекса.

Дверь распахнулась, и в палату вошли Элишка и две медсестры, торопясь ее успокоить. Лекса кричала – она никогда прежде не слышала, чтобы ее подруга издавала такие звуки. Богиня отступала назад, шаг за шагом, и, оказавшись у двери, выбежала в коридор.

Крики Лексы все еще доносились до Персефоны, когда она вошла в лифт. Она подождала, пока двери закроются, и разрыдалась.

– Довольна результатом?

Персефона развернулась и увидела Аполлона.

На нем был серый костюм и белая рубашка, темные кудри идеально уложены. Он выглядел одновременно прекрасно и холодно.

– Ты! – Персефона накинулась на него. Аполлон изогнул изящную бровь, не двинувшись с места. Ее взбесило то, что он, казалось, совсем ее не боялся. – Ты сказал, что исцелишь ее!

– Я ее исцелил. В этом нет никаких сомнений. Она очнулась.

– Я не знаю, кто этот человек, но это не Лекса!

Аполлон пожал плечами, и его пренебрежительный вид так разозлил Персефону, что сквозь ее кожу вновь пробились стебли. Она даже не почувствовала боли.

На лице Аполлона отразилось отвращение.

– Контролируй свой гнев. Что ты тут устроила?

– Я разрываю нашу сделку, Аполлон.

– Боюсь, ты не можешь этого сделать, – сказал он, вдруг став как будто намного выше ростом и внушительнее, потому что выпрямился, расправил плечи и опустил руки. – Ты попросила меня исцелить ее, и я это сделал. Твоя ошибка в том, что ты не смогла осознать – сломлено было не только ее тело, но и душа. А это, боюсь, епархия твоего любовника, а не моя.

Ей словно сказали, что Лекса будет умирать снова и снова.

Персефона мало что знала о душах и понятия не имела, что значит сломленная душа.

Но она догадывалась.

Это значило, что у нее никогда больше не будет рядом Лексы, которую она знала до происшествия.

Это значило, что ничего больше не будет как прежде.

Это значило, что она напрасно заключила сделку с Аполлоном.

Она поняла, что именно это имел в виду Аид.

Персефоне не сразу удалось сосредоточиться.

– Ты действительно худший из всех.

Она развернулась и вышла из лифта, когда двери открылись. Аполлон последовал за ней.

– То, что ты не смогла распознать слабое место в нашей сделке, не делает меня плохим.

– Нет, тебя делает плохим все остальное.

– Ты меня даже не знаешь, – возразил он.

– Твои поступки говорят громко и ясно, Аполлон. Я увидела все, что мне нужно, в «Лире».

– У каждого своя правда, дружочек.

– Ну тогда сделай одолжение, расскажи мне свою правду, – огрызнулась она.

– Я не обязан перед тобой объясняться.

– Тогда почему ты продолжаешь говорить?

– Ладно, не буду.

– Отлично.

Они молча пересекли первый этаж больницы и вышли из здания, а потом Аполлон снова заговорил:

– Ты пытаешься отвлечь меня от моей цели!

– Я думала, ты не разговариваешь, – простонала она. А потом спросила: – Какой цели?

– Я пришел, чтобы вызвать тебя, – ответил он. – На свидание.

– Во-первых, нельзя никого вызвать на свидание. Во-вторых, мы с тобой не встречаемся. Ты просил быть твоим компаньоном. На этом все.

– Друзья постоянно ходят на свидания, – возразил он.

– Мы не друзья.

– Друзья – на шесть месяцев. Ты сама на это согласилась, медовые губки.

Персефона бросила на него гневный взгляд:

– Прекрати меня обзывать.

– Я тебя не обзываю.

– Дружочек? Медовые губки?

Он улыбнулся:

– Это ласковое прозвище. Я пытаюсь подобрать подходящее.

– Мне не нужны ласковые прозвища. Я хочу, чтобы ты называл меня моим именем.

Гермес дал ей прозвище, и, если уж на то пошло, оно было милым.

– Какая жалость. Это часть сделки, малышка.

– Нет, не часть, – ответила она.

– Ты пропустила. Это было указано мелким шрифтом.

Персефона знала, что ее глаза уже сверкают ярко-зеленым.

– Это исключено, Аполлон, – отрезала она. – Ты будешь называть меня Персефоной, и никак иначе. Если я захочу, чтобы ко мне обращались по-другому, я тебе сообщу.

Аполлону придется научиться уважать желания других людей. Она заметила, как он сжал челюсти, и ей стало интересно, что он сделает дальше.

– Ладно, – выдавил он сквозь зубы. – Но ты составишь мне компанию сегодня вечером. «Семь муз». Будь там в десять.

– Сегодня для этого не лучший вечер, Аполлон.