– Так и есть. – Она наклонилась ближе: – Свою жизнь. – Чтобы подчеркнуть свои слова, она подняла Минфу – а точнее, куст мяты, в который она превратила нимфу, – и всмотрелась в ее зеленые листья. – Она станет прекрасным дополнением к моему саду.
Персефона щелкнула пальцами, и руки Адониса приняли свою прежнюю форму. Он на мгновение замялся, пока шло превращение, но как только он снова встал на ноги, богиня развернулась и пошла прочь.
– Да кто ты, черт побери, такая? – крикнул он ей вслед. Персефона остановилась, чтобы бросить Адонису через плечо:
– Я Персефона, богиня весны.
И исчезла.
Оранжерея ее матери была такой же, какой Персефона ее помнила, – искусно выкованная металлическая конструкция, покрытая стеклом, что находилась в самом центре густых лесов Олимпии. Она была двухэтажной, с куполообразным потолком, и в это время солнце светило так, что все здесь казалось золотым.
Как жаль, что ей было ненавистно время, проведенное здесь, потому что вид был захватывающий.
Запах внутри напоминал о ее матери – горько-сладкий, как букет полевых цветов. От этого аромата у нее заныло сердце. Где-то в глубине души она скучала по матери и скорбела об их отношениях, которые так сильно изменились. Персефона никогда не хотела стать для Деметры разочарованием, но она также не хотела быть ее узницей.
Персефона прогулялась по дорожкам, прошла мимо разноцветных клуб с лилиями и фиалками, розами и орхидеями, мимо деревьев со спелыми фруктами. Вокруг нее жизнь била ключом. Ощущение нарастало и становилось все более знакомым.
Богиня остановилась посреди тропинки, вспоминая, о чем она мечтала, находясь здесь. Она мечтала о сверкающих городах, захватывающих приключениях и страстной любви. Она получила все это, и это было прекрасно, невероятно и душераздирающе.
И она готова была делать все это снова и снова, только чтобы вновь вкусить, почувствовать, зажить.
– Кора.
Персефона поморщилась, как и всегда, когда мать произносила ее детское имя. Она повернулась и увидела Деметру, стоящую в нескольких футах от нее, с холодным лицом, по которому ничего нельзя было прочитать.
– Мама, – кивнула Персефона.
– Я тебя искала, – произнесла Деметра, и ее взгляд упал на запястье Персефоны. – Но я вижу, что ты пришла в себя и вернулась ко мне по собственной воле.
– По правде говоря, мама, я пришла сказать – я знаю, что ты сделала.
Выражение лица ее матери осталось непроницаемым.
– Не понимаю, о чем ты.
– Я знаю, что ты держала меня здесь, чтобы мои силы не проявились, – сказала Персефона.
Деметра слегка приподняла голову.
– Это было ради твоего же блага. Я делала то, что считала нужным.
– Ты делала то, что считала нужным… – повторила Персефона. – А ты когда-нибудь задумывалась, как я себя при этом чувствовала?
– Если бы ты только послушалась меня, ничего бы не случилось! Ты никогда не возражала, пока не уехала. И тогда ты изменилась. – Деметра произнесла это так, словно это было ужасно – словно ее возмутило, кем стала Персефона. Вероятно, так и было.
– Ты ошибаешься, – возразила Персефона. – Я всегда мечтала о приключениях. Мечтала жить вне этих стен. Ты знала об этом. Я умоляла тебя.
Деметра отвела взгляд.
– Ты никогда не давала мне выбора…
– Я не могла, – рявкнула мать, а потом сделала глубокий вдох. – Полагаю, это уже не важно. Все случилось так, как предсказывали мойры.
– Что?
Мать пронзила ее свирепым взглядом:
– Когда ты родилась, я пошла к мойрам и спросила их о твоем будущем. Богини не рождались уже много веков, и я волновалась за тебя. Они сказали мне, что тебе суждено стать царицей тьмы, невестой смерти. Женой Аида. Я не могла позволить этому случиться. Я сделала все, что смогла, – спрятала тебя вдали от всех ради твоей безопасности.
– Нет, не ради моей безопасности, – ответила Персефона. – Ты сделала это, чтобы я всегда нуждалась в тебе, чтобы ты не осталась одна.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, прежде чем Персефона добавила:
– Я знаю, что ты не веришь в любовь, мама, но у тебя не было права прятать меня от моей.
Деметра ошарашенно заморгала:
– Любовь? Ты не можешь…
Ей и самой хотелось, чтобы это было не так, потому что тогда она бы не чувствовала эту боль в груди.
– Видишь ли, в чем проблема: ты всеми силами пытаешься контролировать мою жизнь. Но ты ошибаешься. Ты всегда ошибалась. Я знаю, я не та дочь, о которой ты мечтала, но я та дочь, которая у тебя есть, и если ты хочешь остаться в моей жизни, то позволишь мне жить так, как я живу.
Деметра сверкнула глазами:
– Так вот, значит, как? Ты пришла сказать, что предпочла мне Аида?
– Нет, я пришла сказать, что прощаю тебя… за все.
На лице Деметры отразилось презрение.
– Ты меня прощаешь? Это ты должна молить меня о прощении. Я сделала для тебя все!
– Мне не нужно твое прощение, чтобы жить без груза на душе. И я уж точно не буду молить тебя об этом.
Персефона замолчала. Она не знала, чего ждет от матери – может, что та скажет, что любит ее? Что хочет сохранить с ней отношения и что они вместе придумают, как жить в этой новой реальности?
Но она ничего не сказала, и у Персефоны опустились плечи.