Мой коллега, чьё присутствие в Виттлихе пока не создавало проблем (хотя я и думал угрюмо, что положение вещей может в любой момент измениться), прислал гонца с просьбой как можно скорее встретиться. Хочешь не хочешь, пришлось тащиться в таверну, где он снимал комнату. Парадный вход был украшен очень большой и красочной вывеской, на которой было намалёвано то, что на первый взгляд напоминало большое погнутое ведро, а на второй взгляд – рыцаря в полном доспехе. Трактир назывался «Доблестный Гектор», что, несомненно, свидетельствовало о широкой эрудиции владельца и о том, что античная история Гомера о защите далёкого Илиона произвела на него сильное впечатление.
Оттон ждал меня в алькове, где он изволил обедать. Правой рукой он азартно черпал из миски, полной похлёбки, а левой пощипывал прислуживающую ему девку.
– Рад видеть тебя в добром здравии и настроении, – сказал я с порога.
Мой товарищ вскочил на ноги и расплылся в искренней улыбке.
– Дорогой друг, как хорошо, что ты уже здесь!
Он прошептал что-то девушке на ухо и хлопнул её по заднице, а она пискливо рассмеялась, после чего быстро исчезла за занавеской, отделяющей альков от основной части зала.
– Мордимер, сейчас ты должен спасти даже не Роберта, а его имущество – сказал Оттон драматическим тоном.
– Да ты что, – буркнул я. – Интересно, какое ты мне придумаешь новое задание. Ну, хорошо. – Я махнул рукой. – Говори, что там с этим имуществом? – Я уселся на стул и придвинул к себе миску Оттона. – Не возражаешь, дорогой друг? Я как-то проголодался, когда увидел, как ты ешь с таким аппетитом.
– Конечно, конечно... Всё, чего пожелаешь.
– Итак? – У меня был полный рот, поэтому я решил, что этой короткой версии вопроса должно быть достаточно. Суп действительно был весьма неплох.
– Братья Эсми ворвались в дом Роберта и заняли его, очевидным образом действуя вопреки закону.
Я проглотил то, что было во рту.
– Позови служанку, сделай милость. Пусть она принесёт хлеб, а то как есть одну похлёбку... Ну да, твой кузен упоминал об арендаторах, что...
– Нет, нет, нет, – прервал меня Оттон. – Деревенская усадьба была записана на Эсми, так что дело неоднозначно с юридической точки зрения. Ты же знаешь, что убийца не может получить материальную выгоду от своего преступления, поскольку...
– Оттон, я знаю законы. Будь любезен, переходи к делу. И напоминаю о хлебе.
– Да, да...
Он кликнул служанку и приказал ей «мигом» принести свежую буханку. Для усиления веса своих слов он схватил её за ягодицы, как будто они были яблоком, а он пальцами хотел добраться до сердцевины с косточками. Она взвизгнула ещё громче, чем раньше, но по её лицу я мог понять, что она и в мыслях не имела сопротивляться заигрываниям Оттона.
– Теперь эти разбойники хозяйничают в доме Роберта. В его доме, здесь, в городе.
– Оправдывают ли они каким-либо образом своё поведение?
– О да. Они не так глупы. Они позаботились предъявить иск, но недвижимость заняли прежде, чем кто-либо дал им на это разрешение. Прежде чем адвокату Роберта удастся получить благоприятный приговор, в доме ничего не останется. Видимо, они всё хотят вывезти. Там останутся голые стены...
– И что мне теперь делать? – Спросил я неохотно, хотя, конечно, довольно хорошо представлял себе, что имеет в виду мой компаньон, и какую юридическую лазейку он хочет использовать. А точнее, использования какой юридической лазейки он будет ожидать от меня.
– Займи недвижимость, ссылаясь на нужды следствия и необходимость изучения места преступления.
Я только вздохнул.
– Хорошо, – ответил я. – Я сделаю это, но только потому, что мне не нравится, что братья твоей Эсмеральды сочли смерть сестры выгодным делом.
– Именно так! – Всплеснул он руками. – Это низко, не правда ли?
Я посмотрел на него тяжёлым взглядом.
– Я уже сказал, что сделаю то, о чём ты просишь. Не нужно меня убеждать. Ага, просвети меня ещё: сколько этих братьев?
– Семеро.
– Семеро, – повторил я через некоторое время. – Слава Богу, что не семьдесят. Должен ли я ещё что-то знать?
– Это вспыльчивые люди, Мордимер. По-настоящему горячая кровь.
– Та-ак. – Я покивал головой. – Я постараюсь остудить её инквизиторским смирением.
– Что, прости? – Он явно удивился.
– Ничего, ничего, Оттон.