Я вышел на главный двор ратуши. Озарённое заходящим солнцем небо медленно затягивали полосы серых облаков. Через час будет уже темно, а вечер и ночь не лучшее время, чтобы искать сорванца, который наверняка все улицы, закоулки, укрытия и тайники в окрестности знает как свои пять пальцев. Но только после того, как я найду ублюдка Грольшихи, я смогу продолжить расследование. Возможно, я не напоминал прекрасной Ариадны, но её способ добраться от нитки до клубка определённо был достоин подражания. Существовал способ, с помощью которого я мог выследить сына Марии. Для этого было достаточно иметь предмет, с которым парень был связан. Любимую игрушку, клочок ношеной одежды, ба, даже миску, из которой он обычно ест. Эта вещь была связана с владельцем невидимой нитью, и я, руководствуясь этой нитью, мог попытаться добраться до маленького Грольша. Однако ничто не даётся даром. Подобное предприятие связано с проникновением в иномирье, место, находящееся где-то в астральной сфере, скрытой от восприятия подавляющего большинства людей. И это, к сожалению, означало усилия, боль и огромный риск. Я обладал силой погружаться в магической транс сколько себя помнил. Но в нашей славной Академии меня научили, как этим трансом управлять, как его избежать и как защитить себя от опасностей иномирья, когда я решусь на столь опасное посещение. И меня неоднократно предупреждали, что если я буду злоупотреблять своей силой или позволю себе малейшую ошибку, то когда-нибудь я могу либо не вернуться из рискованного путешествия, либо, вернувшись, умру от шока или внутреннего кровотечения. Но имел ли я, однако, другой выход? Я мысленно вздохнул. Конечно, я мог подождать, пока парня поймают стражники или соседи. Это могло занять день или два, неделю или две недели. За это время таинственный колдун мог навредить многим людям. Ба, он мог даже начать охоту на меня самого, зная, что я стою за арестом Грольшихи. Я вздохнул ещё раз, на этот раз не только мысленно, потому что услышал свой вздох. Хорошо. Я отправлюсь в жилище Марии Грольш и осмотрю её вещи и вещи её сына. Возможно, в их комнате я найду что-то, что наведёт меня на след? Всё это время я надеялся, что обойдётся без использования экстраординарной способности, ибо до сих пор помнил страдания, сопровождающие меня во время последнего посещения иномирья. Боль невероятной силы, казалось, окружающая всё тело и текущая внутри него, словно стремительный поток огня. Это была боль, которая в каждый миг казалась невыносимой, казалось, достигала апогея, но в каждый следующий момент оказывалась стократ хуже, чем в предыдущий. Это было необычно, когда ты переживаешь мучения, не в силах себе представить, что они могут быть ещё сильнее, но, однако, приходит время (и приходит оно быстро!), которое доказывает тебе, что это неправда, что та сильнейшая боль – это лишь мелкое неудобство, а ужасающим пыткам ты будешь подвергнут именно сейчас.
Я вздрогнул, ибо одного воспоминания о последнем путешествии в иномирье хватило, чтобы вдоль моего позвоночника пробежала ледяная дрожь. И меня охватили тошнота и слабость, словно я слишком долго грел голову на июльском солнце. Ну, прекрасно, если таким образом я отреагировал на одну лишь мысль о посещении иномирья, интересно, как я смогу выдержать само это путешествие?
В вечерних сумерках доходный дом, в котором жила Грольшиха и её сынок, выглядел ещё хуже, чем во время моего первого визита. Это был действительно печальный, запущенный дом. Вокруг него носился запах гниющих отходов, а из тёмных сеней бил едкий, разъедающий ноздри запах застарелой мочи. Дверь, ведущая в квартиру Марии, оказалась, конечно, заперта, но я решил не переживать из-за этого небольшого неудобства. Хватило двух сильных пинков, чтобы ввалиться внутрь вместе с дверью. Ремней бы нарезать из такого плотника, пробормотал я, думая о ремесленнике, который продемонстрировал столь некачественную работу. А впрочем, зачем было особенно стараться в доме, с самого начала строившимся с расчётом, что он будет служить жильём беднейшим, низшего сорта жителям города? Хватало того, что благодаря милости городского совета у них была крыша над головой, и им не приходилось рыться в мусорных кучах, словно крысам или червям.