Прильпе земли душа моя

По досточке по тоненькой,
по бревнышку, по шпале,
на берег, отдаленнее
всего, о чем шептали,

всего, о чем шепталися
над картою-двухвёрсткой,
а досточка шатается
над бездною развёрстой,

раззявленною, явленной
очам как бесконечность,
законченная яминой,
куда упасть, калечась…

По досточке трясущейся,
качающейся, шаткой,
передвигаясь, в сущности,
скорей ползком, чем шагом,

над бездною висячею,
на берег тот неближний,
где нам сияет счастие
потусторонней жизни.

«Мы попадаем в плен…»

Мы попадаем в плен
к будильнику, к побудке,
все к той же, ежеден,
к воде ведущей дудке,
к погибельным звонкам
дверным и телефонным,
к ледку, по позвонкам
скользящему, ко звонам
колоколов в церквах,
к позвякиванью кружки,
к смешной на кружевах
дешевой побрякушке,
которой смысл сокрыт
от посторонних, к стуку
рук прачек в дно корыт,
к несущему простуду
норд-осту, к скрежеща
качающимся ставням,
к Тому, Кто со креста
снят не был – был оставлен.

«И, подъемля взгляд нетрезвый…»

И, подъемля взгляд нетрезвый
(и не трезвый, и не пьяный):
– Здравствуй, ангел мой пресветлый,
заоконный, океанный!
Бесприютной, бесприветной,
многогрешной, окаянной,
мне явился в предрассветный
час твой облик осиянный.

И, глаза спуская долу
(долу, к полу, в подпол, в бездны):
– Ну, прощай! Опять подолгу
не глядеть в просвет небесный,
не давать уста глаголу
искривить мольбой болезной.
Не ищи в стогу иголку,
ни меня во тьме вселенской.

Подымая, опуская
очи долу, к небу очи:
– Кто я? Что я? птичья стая,
в непроглядном мраке ночи
разрываемая бурей,
разбиваемая оземь,
об отвал землицы бурой,
о проклюнутую озимь,

уносимая за тучи,
за моря, за океаны,
за вершины и за кручи,
за окно… Открыты краны
четырех конфорок света.
Не ищи меня, иголку,
в сна сугробе, в стоге снега,
в тех потьмах, где я умолкну.

«Эта глиняная птичка…»

Эта глиняная птичка —
это я и есть.
Есть у ангелов привычка —
песенку завесть.

В ритме дождика и снега
песню затянуть,
а потом меня с разбега
об стену швырнуть.

Но цветастые осколки
– мусор, хлам и чад —
не смолкают и не смолкли
и не замолчат.

Есть у ангелов привычка —
петь и перестать.
Но, непрочный, точно иней,
дышит дух в холодной глине,
свищет – не устать.

«В движеньи мельник жизнь живет…»