Прима

Правда, это был ответ, но он не содержал много информации. Подняв глаза, я встретился с ее взглядом и подумал, что, хотя мне нравилось каждое мгновение, проведенное нами вместе в ту ночь, судя по тому, как Клара вела себя сейчас, я должен был подумать, не жалеет ли она об этом. Никто из нас не был пьян и не находился под воздействием каких-либо веществ, поэтому мы не могли обвинить ее в том, что она была не в себе. Мы оба были поглощены моментом. Это было действительно все, но, возможно, она передумала. Если это так, то только от меня зависит, смогу ли я ее переубедить, ведь я ни о чем не жалею.

— Держи, ты выглядишь похудевшей, — сказал я, положив половину сэндвича на салфетку и перекладывая ее через стол. Когда она не сделала ни малейшего движения, чтобы взять его, я встал, взял две бутылки воды из мини-холодильника и открыл одну, поставив ее рядом с салфеткой. — Хорошо, только знай, что ты не получишь печенье, если не съешь сначала это.

— Какое печенье?

Я усмехнулся и, переместившись за ее стул, придвинул его ближе к столу. — Это останется тайной до тех пор, пока не исчезнет последний кусочек твоего основного блюда. — Я обошел вокруг стола и опустился на свое место. — Я знаю, что Юрий отработал на всех, но, учитывая, что мне очень нравится держать руки на твоей заднице, я бы не хотел чувствовать, что хватаю только кожу и кости. — Подняв свою половину сэндвича, я сказал: "Приятного аппетита" и подождал, пока она поднимет свою, чтобы откусить. Прожевав и посмотрев, как она проглатывает гораздо меньший кусочек, который она откусила от уголка своего сэндвича, я спросил: — Серьезно, как ты?.

— Я в порядке, — ответила она, но выглядела она совсем не так, как обычно.

— Давай попробуем еще раз, — сказал я. — Кроме того, что ты мало ешь и выглядишь так, будто потеряла лучшего друга, как у тебя дела?

— Действительно, все хорошо. Просто неделя была очень напряженной. — Она глубоко вздохнула, что заставило меня внимательно посмотреть на нее.

Как только наши глаза встретились, я заметил грусть в ее взгляде, которую я не видел с того дня, когда она стояла на обочине с кулаком, обхватившим огромную пачку писем, белые конверты которых с метровыми штемпелями указывали на то, что это счета, а не приглашения на вечеринку или открытки "просто передать привет".

— Клара, что случилось? — спросил я, автоматически протягивая руку, чтобы коснуться ее руки, лежащей на моем столе и уже забыл о своем сэндвиче. Как только наша кожа соприкоснулась, меня снова охватило желание. Оно было настолько сильным, что мой член дернулся, и, наблюдая за тем, как ее соски морщатся и давят на майку, я понял, что она тоже это чувствует. Я сжал ее пальцы.

— Посмотри на меня. — Когда нефритовые глаза встретились с моими, я понял, что в ее жизни что-то происходит. Что-то плохое, и я не мог не задаться вопросом, что именно. — Могу ли я чем-то помочь? Это из-за СМИ? Может быть, это становится для тебя слишком тяжелым, потому что я могу поговорить с кем-нибудь и попросить их переставить некоторые интервью, если тебе нужен перерыв.

— Нет, нет, дело не в этом. — Она снова глубоко вздохнула. — Хотя это не очень весело, но я знаю, что это необходимо. Это часть моего контракта и…

— И ты беспокоишься о том, какие штрафы я могу выписать, если ты пропустишь несколько вопросов? — поддразнил я, пытаясь разрядить обстановку.

Она снова покачала головой. — Нет, дело не в этом. Наверное, не стоит признаваться, но я помню, что, возможно, была слишком готова заплатить твою цену, — сказала она, одарив меня слишком мимолетной улыбкой. Когда я захихикал, она подняла свой сэндвич и откусила еще кусочек, чтобы скрыть, что ее щеки покраснели.

Доев свой, я достал из пакета с обедом сверток пергаментной бумаги и открыл его, обнаружив не одно, а два печенья. — Овсяное с изюмом или дьявольское?

Она вскинула голову, и все краски на ее щеках исчезли. В глазах, приковавшихся к темно-шоколадному печенью в моей правой руке, был взгляд, не имеющий ничего общего с борьбой за выбор десерта. Это было похоже на то, как если бы я спросил, хочет ли она выбирать между раем и адом. Засунув печенье обратно, я положил его на место и встал. Обойдя стол, я заговорил только после того, как взял ее на руки и усадил к себе на колени.

— Ладно, хватит. Что, черт возьми, происходит, и не смейте говорить мне, что это пустяки или что с тобой все в порядке. Ты так далека от нормального состояния, как я никогда не видел, — сказал я, выхватывая из ее пальцев недоеденный сэндвич и бросая его на свой стол. Я не собирался давать ей шанс спрятаться за чем-либо, даже если это был всего лишь кусочек ржаного хлеба.

Прошло некоторое время, но она наконец сказала: — Это моя бабушка. Ей… ей не очень хорошо.