Принц и Нищин

При воспоминании о том, как буквально час назад Аскольд тыкал наконечником бензинового шланга ему в рот со словами «кушай яблочко, мой свет, благодарствуй за обед», — толстяк начал багроветь. Его и без того отклоняющиеся от стандартов багровости кожные покровы стали просто-таки пунцовыми, а двойной подбородок несколько раз подпрыгнул, как взбесившийся верблюд. Крик «ну, падла-а-а!» знаменовал собой точку отсчета для новой батальной сцены: толстяк с прыткостью, которую сложно было угадать в его тучном неповоротливом теле, подскочил к московскому мегастару и замахнулся пухлой булочковидной рукой. Аскольд стоял у стены и не ожидал такого выплеска праведного гнева, и если бы не Мыскин, то быть Аскольду битым вторично — после показательной-то Гришкиной экзекуции.

К счастью, толстенький инспектор оказался столь же реактивным, как владелец «Мерина». Его буквально зашвырнуло к амбалу, и он, не без труда обхватив (не скажу — за талию) внушительное брюхо обиженного, начал оттаскивать его от Аскольда. В этом похвальном начинании ему помогли двое его коллег, разминавшихся коньячком в соседней комнатке. Так что пыхтящий от гнева толстяк скоро был призван к порядку, а инспектор сказал:

— Сейчас составим протокол. Значит, вы утверждаете, что именно этот гражданин умышленно врезался в вашу машину, спровоцировав таким образом серьезные повреждения морального и материального ущерба?

Синтаксические навороты работничка ДПС не впечатлили толстяка. Он снизил обороты, но все равно его манера ответа изрядно походил на вопль:

— Да! Я же говорю, что это он! Это говорю я, Колян Сиплый!

— Все эти Коляны не могут быть приобщены к делу. Меринов Николай Алексеевич, не так ли? — заглянув в составленный получасом ранее протокол, спросил инспектор.

— Ну чего ты мне втираешь, начальник? Я же уже все сказал. Ты лучше у этого козла спроси, как его паршивое погоняло.

— Погоняло действительно у козлов и баранов, — сказал Аскольд. — А я Андрей Львович Вишневский. Может, слыхал, ничтожество?

Толстяк ничего такого не слыхал. Зато инспектор сказал:

— А, это мне уже все уши прожужжали. У меня дочка всю квартиру обклеила плакатами этого, как его… Аскольда. Я уже всю его биографию наизусть выучил — и что его по паспорту Вишневским, и что Андрей — прямо как тебя.

— Так это я и есть, — объявил Аскольд.

Инспектор некоторое время смотрел на него неопределенным взглядом, а потом снова потянул воздух ноздрями и рассмеялся:

— Извини, брат, у нас тут заведений такого профиля нет. КПЗ есть, вытрезвитель есть, а вот «дурки» нет. Так что Аскольдов нам девать некуда.

Андрюша обиделся. Он выдвинул нижнюю губу с тем пренебрежением, с каким Людовик XIV, имевший, как известно, свойственную всем Габсбургам (он — по материнской линии) отвислую нижнюю губу, говорил: «Государство — это я». Впрочем, некоторые историки сходятся на том, что Людовик не говорил такого. А вот Аскольд с куда большей определенностью, нежели Король-Солнце, заявил:

— Вы так не шутите. Аскольд — это я. Я легко это могу подтвердить, мне только нужно связаться с Москвой. Мой дядя…

— Еще и дядя! — трагически сказал инспектор, которого кажется, все это стало забавлять. Его припитых коллег — тем паче.

Аскольд чувствовал насмешку, но доза героина, обычно в сочетании с даже самым невинным алкоголем действующая как рвотное, сейчас только замутила сознание, и Андрюша, как заученный урок, повторил:

— Да, мой дядя. Я думаю, вы знаете Вишневского Романа Арсеньевича? Он олигарх. Между прочим, зря смеетесь: когда несколько моих клипов сняли с музыкального канала, — Аскольд назвал канал, — дядя взял да и купил весь этот канал целиком.

— Да что ты смотришь на этого клоуна, начальник? — спросил толстяк-«мериновладелец». — Не видишь, что ли — узюзился и гонит. И машину мою по пьяни дербалызнул. У него, небось, и прав никаких нет на вождение. Прав действительно не было, и потому слова толстяка были восприняты с большим энтузиазмом, нежели казавшийся болезненным бредом рассказ незадачливого «князька» о купленных его дядей-олигархом телеканалах, с которых якобы снимали клипы Аскольда.

— Все понятно, — сказал инспектор, — по-моему, нужно дождаться, пока Иван Филиппович вернется, а мы к тому времени вызвоним владельца этой машины. Пусть приезжает сюда и опознает. При нем и этих допросим. А пока…

— Э, товарищ генерал! — выговорил Мыскин, чувствуя, что дело принимает нехороший оборот. — Вы все не так поняли. За что нас задерживать? Мы же сами к вам пришли. Мы ничего не делали. Мы же сами к вам пришли, а разве тот, кто виновен, разве он сам… ик!

Предательский акт икания наступил на горло оправдательной песне Алика. Лейтенант не стал больше его слушать, а, сняв трубку, сказал:

— Тут двое подозреваемых в угоне с последующим умышленным ДТП. Без прав, в нетрезвом виде. Так что полный набор. Суньте пока их в обезьянник, а как майор приедет с дачи, будем шухер наводить.

Поникшего и обмякшего Алика и выдирающегося Аскольда под конвоем препроводили в «обезьянник», то есть в местное отделение милиции за решетку. А лейтенант взял трубку и произнес: